Европолис - [55]

Расстроенный, униженный дикой ревностью, вернулся Нягу на корабль. Он ощущал, как из глубины его души вопреки всяческому разуму поднимается жажда мести, примитивная непреодолимая ненависть, о которой он и не предполагал, что она может таиться в его мягком и благородном существе.

* * *

Доктор Барбэ Рошие не спускал с Нягу глаз.

Иногда он со своей притворной грубостью спрашивал его:

— Что с тобой, мальчик? Ты впал в хроническую меланхолию… Ты сам не видишь, как ты таешь, словно свеча. Сколько же может длиться эта сентиментальная лихорадка? Должен тебе сказать, что болезнь Купидона самая страшная из заразных болезней, потому что она одновременно поражает и сердце, и голову, и тело. Ты переживаешь слишком затяжной кризис. Пора бы тебе уже выздоравливать.

— Да у меня ничего нет, — пытался протестовать Нягу, улыбаясь вымученной улыбкой.

— Эх, мальчик! Я пришел не для того, чтобы тебе прописывать бром, не для того, чтобы утешать. Я просто хочу открыть тебе глаза на жизнь. Не ищи абсолюта, не воспринимай все трагически. Смешно и абсурдно пробовать пальцем, какое оно, море. Ты слишком молод, неопытен и еще не знаешь этого вида млекопитающих, который называется женщиной. Должен тебе сказать, что женщина нечто вроде запасной части. Любая из них может быть заменена.

Когда его оставлял в покое доктор, начинал поучать капитан Минку:

— Нягу, мой мальчик! Ты погрузился в черную бездну чувств. Ты сел на мель при первом же разочаровании, ты сломился, ударившись о первый камень, попавшийся тебе на пути. Тебе неведомо, что жизнь великая причудница, что в ней бывают приливы и отливы. Если у тебя есть чувство собственного достоинства, ты не должен расстраиваться из-за каждой юбки. В жизни каждого моряка, в религии нашей профессии бродяжничество, случайные связи — это фатально. «В каждом порту по любимой», — так поется в неаполитанской песенке. «Сойдя на берег, лови любовь! Поднимешь якорь — и в море вновь!» Моряки никогда не засиживаются на одном месте. Будь мужем, Нягу, а не мальчиком…

С родительской жалостью к усыновленному ребенку, как говорили в шутку товарищи, разговаривал с Нягу капитан Минку, сам не веря в убедительность своих слов. Он и сам прошел через подобную душевную трагедию. То, что случилось с Нягу, разбередило его старую сердечную рану, которая, как он думал, давно зажила.

Каюта доктора представляла собой в миниатюре аптеку, лабораторию и библиотеку.

— Что же нам делать с мальчиком, доктор? — спрашивал Минку, прикрывая дверь и распахивая круглый иллюминатор, чтобы впустить в каюту свежий морской воздух.

— Дорогой мой, я лечу телесные, а не душевные болезни. Болезнь Нягу не вылечишь ни порошками, ни каплями.

— Но все же какое средство есть от любви?

— Полагаю, что нужно заставить его не думать о прошлом, вырвать из его памяти образ возлюбленной, обожествляемой им. Я бы прописал ему в больших дозах экстракт из высшей математики.

— Это я уже пробовал. Я поручил ему сделать ряд навигационных и астрономических расчетов, за которые еще не так давно он брался с удовольствием. Теперь он не в состоянии довести их до конца, начинает сбиваться уже в самом начале.

— Тогда нам ничего не остается, кроме «человекопатии». Клин клином вышибают — нужно, чтобы он увлекся другой…

— Суррогат? — спросил Минку. — Это Нягу не удовлетворит. Жрицы любви, отношения, основанные на деньгах, эта проза никак не заменит поэзии истинного чувства. Он страдает потому, что все поэтизирует, идеализирует, ведь это его первая любовь…

— Страдает, потому что у него превратное понятие о любви, — возразил доктор своим гортанным голосом, разражаясь научной тирадой. — У этого юноши, переживающего крайнее душевное волнение, не развито половое чувство, у него еще слишком детская душа. Парализующая скромность делает его несовместимым со средой, неспособным гармонично и полно радоваться жизни и успехам. Он, я полагаю, жертва неправильного морального воспитания, которое было пропитано ложью и лицемерными условностями. Трагедия человеческой души обусловлена именно этими весьма туманными, абстрактными и мистическими заблуждениями в отношении простой сущности любви. Душевное равновесие, внутренняя гармония не могут быть установлены, если отвергнут жизненный инстинкт…

— Но он страдает потому, что его больно ранила неверность этой девушки, этой, возможно, порочной зверушки, которую он полюбил со всем пылом юности…

— Я уверен, что и она так же его любила и любит и сейчас. Девушка была созревшим плодом, готовым упасть с дерева. Нягу воздержался, думая, что это запретный плод. В это время подоспел другой и сорвал его. Все очень просто. Почему ты вообразил, будто эта девушка коварное существо? В худшем случае она только беспомощная жертва такого совратителя, как Делиу. Даже падение опытной женщины не есть нечто фатальное. Все зависит от темперамента и условий.

Как забила людям головы литература! Причиной скольких жертв являются поэты и романисты!

Не помню, кто из философов предлагал, чтобы поэты-романтики проходили курс обучения при конных заводах, которые занимаются воспроизводством породистых лошадей. Только так они могли бы понять, какую роль играет природный инстинкт в вопросе продолжения рода.