Европолис - [33]
— Экипажу готовить швартовы!
Громкая команда вахтенного офицера резко оборвала разговор. Все офицеры заняли свои места на палубе.
Старший офицер отправился руководить спуском якоря. Нягу — в распоряжение капитана.
Доктор, поскольку у него не было никаких обязанностей, остался в одиночестве.
Искусно брошенный, словно ручная граната, линь упал далеко на берегу.
Машина застопорила, но тяжелый бриг продолжал еще скользить по инерции вдоль переполненной народом набережной.
— Отдать якорь! — раздалась команда, и якорь, грохоча цепью о клюз, заскользил вниз, пока не впился своими лапами в илистую подушку на дне Дуная.
Они познакомились при таких комических обстоятельствах, что оба хохотали всякий раз, как только вспоминали об этом.
Было такое веселое и голубое утро, которые обычно запоминаются на всю жизнь.
Первые лучи солнца, поднимающегося из моря, зажигают в сердцах радостное желание жить.
Легкий бриз, дующий с моря, ласкает кожу, бодрит и заставляет быстрее пульсировать по жилам кровь, питающую все тело и поддерживающую жизнь.
Вдалеке, на красной полосе горизонта, появляется корабль под блестящими на солнце парусами.
Возле самого берега, на растопленном мраморе ласкового моря, стая чаек, словно опьяненных солнцем, кружится, играя и издавая резкие крики, похожие на человеческий смех.
Небольшая шлюпка, выкрашенная в зеленоватый цвет, спускается по реке к морю.
Это «Малышка», самая маленькая шлюпка на бриге. На веслах сидит босой матрос в тельняшке и берете, сдвинутом на затылок. На корме с серьезными лицами расположились офицер и боцман, осторожно держа на коленях какие-то деревянные ящики.
Офицер этот — Нягу, который получил приказ высадиться на берег с картами и судовыми хронометрами, чтобы точно определить местное время.
Шлюпка остановилась в самом устье реки у зеленого маяка. Ящики со всеми предосторожностями, словно в них находились яйца, были вынесены на дамбу, выложенную каменными плитами.
Пока Нягу мучился из-за того, что никак не может поймать в трубу секстанта едва поднявшееся над горизонтом прямо напротив дамбы солнце, он заметил на поверхности моря какую-то черную точку.
Подзорная труба астрономического инструмента, предназначенная для того, чтобы улавливать солнце, поднявшееся над горизонтом, на этот раз вдруг поймала перевернутое изображение прекрасного женского тела, которое покоилось, вытянувшись на спине, на поверхности моря.
— Ну и ну! Да она хоть куда! Только какого дьявола эта сумасшедшая купается в такой ранний час?
— Уж очень у нее черная кожа. Сдается мне, что это цыганка, — осмелился высказать свое мнение боцман. — А поглядите, как плавает: рыба, да и только.
Не успел Нягу сдвинуть на затылок фуражку, чтобы было удобнее смотреть в подзорную трубу, как внезапный порыв ветра сорвал ее с головы, и она покатилась прямо к морю. Напрасно четыре руки пытались поймать ее.
— Унесло, будь ты неладна… — И боцман процедил сквозь зубы крепкое морское ругательство, инстинктивно сдернув с головы берет и зажав его в кулаке.
— Беги к шлюпке и скажи рулевому, чтобы выловил фуражку, пока она не потонула.
Но фуражку уже выловили.
Черная Сирена, сделав несколько резких взмахов, подплыла к фуражке, схватила ее, и карабкаясь по каменным блокам, которыми было выложено подножье маяка, появилась перед моряками во всю свою натуральную величину.
Дальше последовало глубокое замешательство с обеих сторон; словно онемев, они стоят друг перед другом, он с непокрытой головой, она почти голая, в одном купальном костюме, прилипшем к телу.
И вдруг они оба расхохотались так, что долго не могли произнести ни слова. Ее охватила какая-то нервная дрожь — и от смеха и от холода. Вода стекала с ее тела и падала серебристыми каплями на камни.
Кто была эта сирена, вышедшая словно из морской пены? Откуда появилось это таинственное существо с холодными руками, от которого при солнечном свете веяло здоровьем и радостью, исходил чистый и приятный запах морской воды?
Стоя на раскаленных камнях под ослепительными лучами, от которых становилось больно глазам, они отменялись первыми словами. Так они и стояли, пока не обсохло ее тело и не высохла его фуражка.
Шлюпка вернулась на бриг без Нягу — он позднее пришел в порт пешком.
Эвантию он проводил до дома.
По дороге, шагая в ногу с Эвантией, он невольно оборачивался к ней и тайком оглядывал ее, задыхаясь от нахлынувшего на него счастья. А она гордо смотрела только вперед, невольно кокетничая и инстинктивно чувствуя, что ею любуются. Когда они впервые коснулись друг друга, словно электрическая искра пробежала между ними.
У Эвантии был очень музыкальный голос. Мешая румынские слова с французскими, смягчая некоторые ударения, она ласкала слух каким-то совершенно новым, очаровательно ломаным языком.
Раскрасневшиеся и улыбающиеся от какого-то нелепого ощущения счастья, они расстались, крепко пожав друг другу руки и договорившись встретиться в тот же день после обеда.
В течение нескольких дней навигационные выкладки на борту «Мирчи» производились шиворот-навыворот.
Нягу целыми ночами не мог сомкнуть глаз. Образ Эвантии, освещенный ее милой улыбкой, не покидал его ни на минуту. В ушах совершенно явственно звучал ее мелодичный голос. Нягу мысленно повторял каждое ее слово, отыскивая в нем особую значительность. Он вел себя так, будто она все время была рядом с ним. Стоя на палубе с биноклем в руках, он пристально наблюдал за ее домом, следил за каждым движением вокруг него. Иногда он вскакивал по ночам, чтобы посмотреть, не горит ли свет в ее окошке, выходящем на набережную.
Пожилые владелицы небольшого коттеджного поселка поблизости от Норвуда были вполне довольны двумя первыми своими арендаторами — и доктор Уокен с двумя дочерьми, и адмирал Денвер с женой и сыном были соседями спокойными, почтенными и благополучными. Но переезд в третий коттедж миссис Уэстмакот, убежденной феминистки и борца за права женщин, всколыхнул спокойствие поселка и подтолкнул многие события, изменившие судьбу почти всех местных жителей.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
В книгу вошли повести «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды». Тургенев писал: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». В «Асе» (1858) повествование ведётся от лица анонимного рассказчика, вспоминающего свою молодость и встречу в маленьком городке на берегу Рейна с девушкой Асей. На склоне лет герой понимает, что по-настоящему любил только её. В повести «Первая любовь» (1860) пожилой человек рассказывает о своей юношеской любви. Шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую девушку, двадцатиоднолетнюю Зинаиду, и влюбляется в нее.
Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По- настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на него — назначением сенатской ревизии («Неделя» Спб, № 4 от 25 января 1887 г.)
Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В пятый том Собрания сочинений вошли биографические повести «Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст Ницше» и «Ромен Роллан. Жизнь и творчество», а также речь к шестидесятилетию Ромена Роллана.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.