Европолис - [31]

Шрифт
Интервал

Доктор стоял с непокрытой головой, молча созерцая величественную картину природы.

Огромная железная бочка, прикрепленная к якорю, устрашающе ревела, колыхаясь на волнах.

— Это буй с сиреной. Он отмечает песчаную косу. Здесь проходит граница отмели, образованной илом, принесенным рекой, — сказал старший офицер, показывая рукой на расплывчатое пятно кофейного цвета, расползающееся по поверхности моря. — Дунай размывает и подтачивает берега своего русла, он ваяет, шлифует и изменяет форму земной коры на пути своего течения и захватывает с собой огромные массы ила, которые откладывает здесь на дно моря. Дельта, вся целиком, не что иное, как земля, намытая рекой. Где когда-то была вода, теперь обжитая людьми суша. И отложения ила столь велики, что дельта выдвигается в море на десятки метров ежегодно.

— Это значит, что в один прекрасный день дельта соединится со Змеиным островом, — прервал его доктор.

— Через несколько тысяч лет так оно и будет. А теперь, чтобы поддерживать судоходный канал в надлежащем состоянии, человек должен вести повседневную борьбу с природой. Если непрерывно не очищать дна, то природа за несколько дней похоронила бы все человеческие труды.

— По носу — Сулина! — прозвучал с мачты голос впередсмотрящего.

Это магическое слово, заставившее всех представить себе долгожданный порт, подняло на ноги всю команду, высыпавшую на палубу.

«Сулина! Уже видно Сулину!» — раздавались голоса, и детская радость охватывала моряков, толпившихся на палубе и жадно вглядывавшихся в черную полоску земли, дрожащую на самом горизонте.

Легкие волны мерно ударяли в борт брига, и «Мирча», слегка накренясь, легко скользил к порту, который, постепенно поднимаясь из воды, представал перед глазами, расплывчатый и хаотический.

Западная часть неба пламенела. Полоска земли окрасилась в оранжевый цвет, словно на нее упал отсвет грандиозного пожара. Казалось, что на горизонте пылала вся дельта с ее необозримыми зарослями тростника.

За кормой вечерние сумерки уже ложились на темнеющую воду и заволакивали горизонт. Только недремлющий глаз маяка на Змеином острове таинственно подмигивал, блистая в туманной дали.

На открытом пустынном рейде одна лишь маленькая изящная бригантина поднимала паруса, похожие на белые крылья, как бы готовясь к полету.

Почти при самом входе в речное русло на фоне красного неба вырисовывалась гигантская масса, похожая на допотопное чудовище. Это был пароход-колосс, одна из новейших драг, которая день за днем очищала илистое дно в самом устье реки.

Несмотря на спускающиеся сумерки, все еще было отчетливо видно, когда «Мирча», убирая постепенно паруса, прошел между двумя маяками, зеленым и красным, установленными при входе в судоходный канал у оконечности намытых дамб.

— Пошли наверх! С капитанского мостика лучше виден порт, — предложил старший офицер, протягивая доктору сильный бинокль.

Доктор, которому впервые доводилось входить в устье Дуная, внимательно смотрел вперед, желая запомнить первое впечатление, какое произведет на него Сулина.

Сквозь окуляры бинокля была видна широкая и гладкая поверхность судоходного канала, и вдруг доктору пришел на память отрывок из песенки, которую он не вспоминал с детских лет:

Ой, Дунай, река Дунай, —
Путь пролег из края в край.
Ой, Дунай, Дунай-река,
Путь — ни пыли, ни песка.
На Дунай ползи скорей,
Воду мутную испей.
* * *

На фоне неба отчетливо выделялись мачты и трубы. Выстроившись вдоль берегов, спали, бросив якоря, корабли и пароходы, привязанные к толстым кнехтам стальными канатами.

На низкой и узкой полоске земли, между рекой и лиманом, выстроившись в ряд, тянулись домики. Ветряная мельница размеренно махала в воздухе своими крыльями. К северу простирались непроходимые заросли тростника, к югу бесконечной лентой тянулся пляж с увалами песчаных дюн, исчезающих на горизонте.

— Голландский пейзаж, — коротко обронил доктор.

— Совершенно верно, — согласился старший офицер. — Картина одинаковая. Местность совершенно плоская. Кругом заболочено. Высота над уровнем моря — нуль. Взгляните на город: три длинные улицы тянутся вдоль берега реки. Четвертая проложена на болоте, но ее прозвали Сахарой, потому что сюда навезли песка, чтобы хоть как-то избавиться от комаров. Вот и весь город — как на ладони. Заметьте, что все дома деревянные.

— А что, если случится пожар? — спросил доктор.

— Пожаров здесь не бывает, потому что ни одно страховое общество не страхует деревянных домов. Пожалуй, это единственный городок, не имеющий пожарной команды. Когда изредка что-нибудь загорится, то помогают тушить наши моряки и лоцманский катер «Петрел», у которого мощная паровая помпа.

— А что это за грандиозное здание, так не вяжущееся с остальным городом?

— Это Дворец Европейской дунайской комиссии. Он монументален и впечатляющ, словно резиденция губернатора в какой-нибудь колонии. В домах, расположенных вокруг, проживают высшие чиновники этой Комиссии. Посмотрите, какие это кокетливые виллы, увитые плющом и глицинией. Целые панно из зелени, беседки, обсаженные деревьями аллеи, цветочные клумбы, спортивные площадки. Все симметрично, все расчерчено по линейке. Чистота, порядок, английский комфорт. Крошечный островок, кусочек цивилизации среди первобытной пустынной дельты.


Рекомендуем почитать
За городом

Пожилые владелицы небольшого коттеджного поселка поблизости от Норвуда были вполне довольны двумя первыми своими арендаторами — и доктор Уокен с двумя дочерьми, и адмирал Денвер с женой и сыном были соседями спокойными, почтенными и благополучными. Но переезд в третий коттедж миссис Уэстмакот, убежденной феминистки и борца за права женщин, всколыхнул спокойствие поселка и подтолкнул многие события, изменившие судьбу почти всех местных жителей.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Первая любовь. Ася. Вешние воды

В книгу вошли повести «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды». Тургенев писал: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». В «Асе» (1858) повествование ведётся от лица анонимного рассказчика, вспоминающего свою молодость и встречу в маленьком городке на берегу Рейна с девушкой Асей. На склоне лет герой понимает, что по-настоящему любил только её. В повести «Первая любовь» (1860) пожилой человек рассказывает о своей юношеской любви. Шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую девушку, двадцатиоднолетнюю Зинаиду, и влюбляется в нее.


Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По- настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на него — назначением сенатской ревизии («Неделя» Спб, № 4 от 25 января 1887 г.)


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст, Ницше; Ромен Роллан. Жизнь и творчество

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В пятый том Собрания сочинений вошли биографические повести «Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст Ницше» и «Ромен Роллан. Жизнь и творчество», а также речь к шестидесятилетию Ромена Роллана.


Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Спор об унтере Грише

Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…


Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.


Господин Фицек

В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.