Европейские поэты Возрождения - [25]

Той, что взглядом одним меня

Вмиг могла бы спасти хоть из стигийских вод.

Сколько б я ни бродил средь рощ,

Средь урочищ лесных, где лишь зверям открыт

Путь к пещерным убежищам, —

Не уйти мне никак от самого себя.

Что бы взгляду ни встретилось,

Вижу гордость чела — кудри златистые,

И лицо, и глаза, — вовек

Мне не скрыться от них и не стерпеть их взор.

На дубы ли взгляну — и вновь

Вижу пурпур ланит, белую вижу грудь,

Слышу в шелесте лиственном

Имя милой моей, и отзываются

Реки голосом той, кого

Чуждый край от меня в дальней дали укрыл.

Мнил я прежде, что вымышлен

Мстящих дев Эвменид факел мучительный

В устрашенье преступникам, —

Ныне все, что войдет в глубь угнетенных чувств,

Даже самое легкое,

Душу вон из груди мне исторгает вмиг.

«Иль не видишь ты: из фиалок вешних…»

Иль не видишь ты: из фиалок вешних

Пестрые висят на дверях гирлянды?

Юноши листвой увенчали кудри,

Девушки с ними.

Прославляют дети календы[40] мая,

Песней старики прославляют праздник,

Весел стар и млад, и повсюду пышет

Буйная радость.

Вольно по плечам распустивши кудри,

Блещет Купидон золотистой паллой[41],

Грозен полным стрел за спиной колчаном,

Грозен и луком.

К юношам слетев на проворных крыльях,

Бог сплетает их в хоровод желанный,

Кознями сердца обрекает в пищу

Пламени злому.

В девичьей толпе то одну ласкает,

Золото волос или щеки гладит,

То глаза другой красотой веселой

Вдруг зажигает.

Так довольно, Ралл, в безутешной скорби

Слезы проливать по отчизне павшей!

Игры нас зовут и велят услады

Сбросить заботу.

Для чего все дни быстротечной жизни

Тратим мы в тоске? И того довольно

С нас, что, среди бед веселясь, мы видим

Синее небо.

Так подай кувшин нам с вином трехлетним,

Мальчик Гил! Пускай отойдут печали!

Гению и мне пусть неомраченный

День этот светит.

Гимн вечности [42]

Голос даруй мне сама, адамантовый плектр[43] подари мне,

Дабы тебя я воспел; помоги дерзанью, царица

Неизмеримых времен, ты, что светлые своды эфира

Держишь, ты, что царишь, священная, в безднах священных,

Счастлива только собой и сильна нерушимым покоем.

Жаждет тебя золотистых кудрей не срезавшая Юность,

Доблесть, мятежных врагов поправшая медной стопою,

Эта — дабы служить за столом на пирах у бессмертных,

Юным врученный нектар разливая алой рукою,

Та — обширную власть защищать и бестрепетной грудью

Оборонять рубежи, что навек установлены твердо,

И угрозы врагов отражать от царства владыки.

А за тобою вослед — за тобой, но отставши намного —

Вместе идут всеродящая мать Природа и старец,

Грозный кривым серпом, и чреда равномерная кратких

Ор[44], и все тот же всегда, приходящий и вновь уходящий

Год, по своим же следам поспешающий шагом проворным.

Ты же, бессмертных богов окруженная плотной толпою,

Царственных ткани одежд серебром изукрасив и златом,

В небе заняв нерушимый престол, восседаешь высоко,

Миру законы даешь, разделяешь дольнее с горним,

Неколебимым его укрепляешь навеки покоем,

Чуждым тяжких трудов и тревоги чуждым соделав.

Мудрая, в царства свои ты старости путь преграждаешь,

Бег прекращаешь веков, их связав адамантовой цепью;

Круговращенье времен и былое с грядущим совместно

Ты, воедино собрав, в неизменном блюдешь настоящем,

Множество дней, как один, объемля взглядом единым.

Ты — и целое, ты же — и часть; без конца, без начала,

Вся ты начало, и вся ты конец; меж твоими частями

Нет различья: из них тебе соразмерна любая.

Славься, великая мать Олимпа высот лучезарных,

Мощная между богов, но к мольбам благосклонная жарким;

Взглядом хотя бы одним нас призри и, коль наши моленья

Праведны, если и мы рождены от небесного корня,

К нам низойди и нас водвори в небесной отчизне.

АНДЖЕЛО ПОЛИЦИАНО [45]

Стансы на турнир Отрывок Перевод Евг. Солоновича

Уже Зефир от зимнего покрова

Очистил склоны и вершины гор,

И ласточка под сень гнезда родного

Уже вернулась, и зеленый бор

Поутру пеньем оглашался снова,

И умножало эхо птичий хор,

И мудрая пчела, едва светало,

За сладкою добычей вылетала.

Отважный Юлий[46] с первым светом дня,

Когда сова спешит вернуться в нору,

Велел взнуздать горячего коня

И поскакал с избранниками к бору,

Что спал вдали, охотников маня.

Псари искусно сдерживали свору;

Еще молчали звонкие рога,

И зверь не знал о близости врага.

Но вот уже ватагой удалою

Обхвачен лес — и тварям не до сна.

Проходы сетью забраны густою,

Легавых дразнит запахов волна:

Дай волю им — они помчат стрелою.

Все громче шум: сменилась тишина

Визгливым лаем, ржаньем, свистом, стуком,

И звук рогов нестройным вторит звукам.

С подобным шумом Зевс на землю шлет

Огонь сквозь тучи, скрывшие светило;

С подобным грохотом лавина вод

Обрушивается с порогов Нила;

Так, яростно взревев, кровавый счет

Труба Мегеры тевкрам предъявила.

Иные твари мечутся в кустах,

Иных поджать хвосты принудил страх.

Охотники — кто сети наблюдает,

Кто в узком месте стал, где нет сетей;

Иной уже собак со свор спускает,

Иной решил, что не спешить — мудрей;

Кто поле на коне пересекает,

Кто с пикою, кто с луком ждет зверей,

Кто, осторожность проявив и сметку,

На дереве высоком сел на ветку.

Проснувшись, вепрь свирепые клыки

В овраге точит для смертельной схватки;

Олени мчатся полем взапуски;

Лиса забыла хитрые повадки,

И, от собак спасаясь, русаки

Бегут куда попало без оглядки.