Европейская мечта. Переизобретение нации - [7]
Если европейскую историю формируют мирные договоры, то европейскую политику – ритуалы примирения. Политику мира и примирения в послевоенные годы начали Шарль де Голль и Конрад Аденауэр. Они вместе принимали военные парады, а в 1962 году отслужили торжественную мессу в Реймсском соборе. Этим они сигнализировали поверх национальных границ примирение и прощение равно в военном и христианском отношении. Выбранное историческое место было символично: именно в Реймсе на севере Франции 7 мая 1945 года немцы подписали акт капитуляции, здесь генерал Эйзенхауэр разместил свою штаб-квартиру. Религиозный ритуал очищения приобрел политическое значение, он свидетельствовал о стремлении ускорить и углубить интеграцию Западной Германии в сообщество западных стран.
Эту традицию продолжили государственные лидеры Гельмут Коль и Франсуа Миттеран встречей в 1984 году на солдатском кладбище в Дуомоне, где они почтили память погибших в сражении под Верденом и неожиданно обменялись рукопожатием перед мемориальной гробницей. Сама дата играла при этом важную роль. Спустя семьдесят лет после начала Первой мировой войны можно было убедиться, что застарелую вражду удалось преодолеть. Здесь встретились, чтобы исполнить ритуал примирения, француз и немец, представители следующего поколения: Миттеран воевал во время Второй мировой войны, а Коль потерял на ней своего брата. Аналогичное рукопожатие в память о Второй мировой войне тогда еще было табу. Лишь 6 июня 2004 года Герхарда Шредера, преемника Коля, пригласили на торжества по случаю шестидесятилетия дня «D», высадки союзников в Нормандии.
Коленопреклонение Вилли Брандта перед памятником бойцам еврейского гетто в Варшаве 7 декабря 1970 года само по себе стало историческим событием, о котором напоминает мемориальная доска, установленная на этом месте. Спонтанный жест покаяния и смирения, сломавший дипломатический протокол, оставил глубокое и неизгладимое впечатление в коллективной памяти. Это событие вписано в контекст новой политики примирения, которую проводили немецкие социал-демократы и либералы; она началась в 1965 году с «Восточного меморандума» Евангелической церкви Германии[23], а также диалога между польскими и немецкими католическими епископами, закрепленного рядом договоров и соглашений 1970–1972 годов.
В 1971 году Брандт был удостоен Нобелевской премии мира. Его коленопреклонению в Варшаве, первому зримому акту покаяния высокопоставленного немецкого политика перед жертвами Холокоста, даже посвящена опера[24]. Этот акт полностью выпадает из истории миротворческой символики как уникальный, автономный и аутентичный жест, превосходящий любое политическое послание. Встав на колени, Вилли Брандт вместе с тем прочно закрепил в национальной памяти немцев восстание в еврейском гетто, поднятое в 1943 году. Однако это же обстоятельство (что было очень чутко воспринято в Польше) надолго вытеснило из немецкой памяти другое событие, а именно Варшавское восстание 1944 года, когда действовавшая в подполье польская Армия Крайова вступила в героическую, но безнадежную и повлекшую за собой множество жертв схватку с немецкими оккупантами.
В отличие от коленопреклонения Вилли Брандта, поступка спонтанного, без всякого сценария и единственного в своем роде, многочисленные выступления федерального президента Йоахима Гаука в связи со знаменательными трагическими годовщинами представляются частью последовательной европейской политики мира. В 1990-е годы государственные деятели разных стран начали каяться перед мировой общественностью за исторические преступления своих государств. Йоахим Гаук избрал другой путь. По случаю соответствующих памятных дат он совершал символические акты покаяния и примирения на совместных с представителями бывших жертв Германии церемониях скорби. Опираясь на свой пастырский опыт и компетентность в ритуалах, Гаук признавал, таким образом, особую историческую ответственность Германии за травматическую память ее европейских соседей, находя для нее зримое выражение в этих символических встречах. Его выступления стали значимыми событиями для европейской политики примирения и упрочения мира, которую он осуществлял в форме мемориального диалога.
Необычайно эмоциональные символические перформансы в Греции, Орадуре и на Вестерплятте, связанные со Второй мировой войной, а также на вершине Хартмансвайлеркопфа и в Люттихе, связанные с Первой мировой войной, сами делались историей, выражая в ритуальном действе признание жертвам, раскаяние преступников и давая выход совместной скорби. Здесь, как и в Орадуре[25], особую роль играла личная память очевидцев и участников трагедии. Эти символические постановки с пережившими трагедию людьми в конечном счете становились дипломатической формой терапии, высвобождавшей и разрешавшей в совместной скорби глубоко затаенные обиды и конфликты. Конечно, существенное влияние на атмосферу ритуала оказывала политическая конъюнктура церемонии. Насколько впечатляющей была в этом смысле траурная церемония в Орадуре, настолько же провальной она получилась в Греции, где из-за финансового кризиса готовность греческой стороны простить исторический долг увязывалась с нерешенной проблемой нынешнего финансового долга.
