Европейская мечта. Переизобретение нации - [19]
То, чем было в XIX веке всемирное движение за отмену рабовладения, в конце ХХ и начале XXI века стала глобальная борьба в защиту жертв насилия. Однако важное отличие заключается в том, что жертвы насилия теперь сами возвысили голос в глобализированном мире, отстаивая свои права на историческое признание и память о прошлом. Сила этих голосов, их публичное присутствие создали новый мировой этос, благодаря которому властям национальных государств становится все труднее осуществлять репрессивную политику замалчивания преступлений и вытеснения их из памяти людей. Памятование в посттоталитарных обществах стало условием социальных преобразований, которые должны следовать за изменением политической системы, дополняя и углубляя его. Цель этой формы преодоления прошлого в том, чтобы, расследовав историю насилия, оставить ее позади во имя общего будущего.
Миграция и права человека
Понятие «миграция» используется сегодня для обозначения двух противоположных типов перемещения людей в географическом пространстве, которые не всегда можно четко различить, хотя и проявляются они в двух крайних формах: добровольной и вынужденной (принудительной) миграции. В добровольной миграции люди участвуют как активные субъекты, которые хотят, сменив место жительства, улучшить свою жизненную или профессиональную ситуацию. Вынужденная (принудительная) миграция, напротив, предполагает, что определенные политические условия понуждают людей либо сменить место жительства, либо подвергнуться преследованию и опасностям для своей жизни. Если добровольная, или активная, миграция была естественным элементом эпохи колониализма и переселенческих движений, то вынужденная, или пассивная, миграция – это часть истории насилия и одновременно ее симптом. Далее речь пойдет исключительно о вынужденной миграции.
Существует тесная взаимосвязь между миграцией, загранпаспортом и правами человека. Для активной миграции, которая есть свободное решение, принятое индивидом в пределах собственной биографии, требуется действующий паспорт и экономическая ликвидность[76]. Эмигранты и иммигранты – это те, кто располагает документами и достаточной суммой денег, позволяющей пересечь государственную границу и обрести в стране прибытия прибежище, работу и общественное положение. Пассивная миграция происходит в совершенно иных индивидуальных, психологических и правовых условиях, ибо ставит под угрозу происхождение, идентичность и саму жизнь. Бегство – это последнее и самое радикальное решение, которое можно принять в жизни. Оно никак не связано со свободным решением и диктуется крайней нуждой и прямой угрозой собственному существованию. В то же время эта отчаянная жизненная ситуация высекает искру надежды, которая приводит человека в движение и дает ему ориентир. Противоположность между активной или пассивной миграцией Ханс Магнус Энценсбергер[77] свел к простой формуле: «Чужой становится тем чужее, чем он беднее»[78].
Люди снимаются с места, когда из-за войны или преследований их будущее лишено перспектив. Уходя, они теряют свою национальную, культурную и социальную идентичность, они выпадают из бюрократической и правовой системы и становятся лицами без гражданства. Тем самым они оказываются вне закона, без всякой защиты со стороны государства и без всяких прав. Ханна Арендт на собственном опыте познала, что это такое, она сама была «лицом без гражданства» в течение тринадцати лет, с 1937-го, когда ей пришлось эмигрировать из нацистской Германии из-за расовых преследований, по 1950 год, когда после десятилетней иммиграции в США она получила американское гражданство. В статье «Мы беженцы», опубликованной в 1943 году, она ясно говорит, что права человека, записанные в многочисленных декларациях, ничего не стоят без прав гражданина, гарантированных государством. Арендт пишет: «Мы стали осознавать существование некоего права иметь права (что означает жить в какой-то структуре, где о человеке судят по делам его и мнениям) и права принадлежать к определенному виду организованного сообщества лишь тогда, когда появились миллионы людей, потерявших и не могущих восстановить эти права из-за новой мировой политической ситуации»[79].
Беженец на государственной границе теряет свою политическую и социальную идентичность и возвращается к своей чистой, незащищенной человечности, лишенной всех привязанностей и обязанностей. Поэтому, как подчеркивал Джорджо Агамбен, «существование беженца преходяще, оно ведет либо к натурализации, либо к репатриации. Постоянный статус человека не предусмотрен законодательствами национальных государств»[80]. В самом деле, Всеобщая декларация прав человека остается недейственной, пока эти права не гарантируются политическими институтами. Вот почему Ханна Арендт свела перечень всех прав человека к «праву иметь права». Это право она более подробно разъяснила в своем исследовании элементов и истоков тоталитаризма: «Концепция прав человека, основанная на допущении о существовании отдельной человеческой особи как таковой, рухнула в тот самый момент, когда те, кто исповедовал веру в нее, впервые столкнулись с людьми, которые действительно потеряли все другие качества и определяющие отношения, за исключением того, что они биологически еще принадлежали к роду человеческому»
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Немецкий историк и культуролог Алейда Ассман – ведущая исследовательница политики памяти Европы второй половины XX века. Книга «Забвение истории – одержимость историей» представляет собой своеобразную трилогию, посвященную мемориальной культуре позднего модерна. В «Формах забвения» Ассман описывает взаимосвязь между памятью и амнезией в социальных, политических и культурных контекстах. Во второй части трилогии («1998 – между историей и памятью») автор прослеживает, как Германия от забвения национальной истории переходит к одержимости историей, сконцентрированной вокруг национал-социализма.
В книге известного немецкого исследователя исторической памяти Алейды Ассман предпринята впечатляющая попытка обобщения теоретических дебатов о том, как складываются социальные представления о прошлом, что стоит за человеческой способностью помнить и предавать забвению, благодаря чему индивидуальное воспоминание есть не только непосредственное свидетельство о прошлом, но и симптом, отражающий культурный контекст самого вспоминающего. Материалом, который позволяет прочертить постоянно меняющиеся траектории этих теоретических дебатов, является трагическая история XX века.
Новая книга немецкого историка и теоретика культурной памяти Алейды Ассман полемизирует с все более усиливающейся в последние годы тенденцией, ставящей под сомнение ценность той мемориальной культуры, которая начиная с 1970—1980-х годов стала доминирующим способом работы с прошлым. Поводом для этого усиливающегося «недовольства» стало превращение травматического прошлого в предмет политического и экономического торга. «Индустрия Холокоста», ожесточенная конкуренция за статус жертвы, болезненная привязанность к чувству вины – наиболее заметные проявления того, как работают современные формы культурной памяти.
Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.
Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .
В книге П. Панкратова «Добрые люди» правдиво описана жизнь донского казачества во время гражданской войны, расказачивания и коллективизации.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.
Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.