Европад - [62]

— Ну и как, хотят вернуться обратно? Нравится в Германии?

— Журналисты проводили опросы. Чаще всего слышим: «Не нравится, но там, откуда я приехал, еще хуже. Сейчас стало легче. Надолго ли? До нового переворота, когда олигархи свергнут сегодняшнюю власть и снова, как при Ельцине, устроят пир во время чумы? Нет, лучше потихоньку приспособиться здесь. Не мы, так дети или внуки будут жить в стабильной стране».

— Не может быть всем плохо. Наверняка есть такие, кто прижился в Германии, кому хорошо…

— Еще бы! Молодые нужны повсюду, они могут устроиться и на Западе, и в современной России. Старикам, как правило, не нравится.

— Но кто-то рад переезду?

— Конечно! Я думаю, их большинство. Но я их не вижу. Они сидят по домам, ведут замкнутый образ жизни, не общаются с журналистами. Если человек приехал из «горячей точки» в Чечне или Таджикистане, он счастлив, что спокойная Германия приютила его. Если он жил в коммуналке на нищенскую пенсию и думал о куске хлеба, здесь он попал в рай. Если он мечтал остаток дней провести не работая, в заботе о внуках и здоровье, он тоже доволен. Если у него скопилось немало подпольных доходов, которые он боялся тратить, Германия для него — благословенная земля.

Тамара Евгеньевна посмотрела на дочь. «Ах, Эля, Элечка! Как жаль, что ты скоро уедешь. Снова ты будешь в Берлине, я здесь…» Чтобы не заплакать, ушла в дом. Достала привезенные Элей конфеты, вынесла в сад. Хоть и хуже питерских, но диковинка, интересно. Разговор не стоял на месте. Видно, брал за живое.

— Кто же тогда ропщет?

— Люди высокой квалификации. Врачи, писатели, художники, профессура, научные работники старшего поколения. Цвет эмиграции. Они оказались никому не нужны ни в еврейской общине, ни в немецкой среде. Их интеллектуальный уровень значительно выше, материальный — ниже, поэтому все отторгают их. Это — те, кто жил не ради денег, во имя творчества. Честно работал и не хотел мириться с бесправным положением, двойными стандартами, отсутствием свободы слова, «жизнью во лжи». Они потерпели фиаско. То, от чего бежали из СССР, догнало в Германии. Их мучают не сожаления о прошлом, а крушение иллюзий, надежд на будущее. Россия лишила их права на нормальную жизнь экономическими средствами, Германия — политическими. Телам даровала существование, мозг обрекла на умирание… Вы помните, Хемингуэй называл писателей двадцатых годов «потерянным поколением». Сейчас то же самое. «Смешная жизнь, смешной разлад, так было и так будет после. Как кладбище, усеян сад в берез изглоданные кости»…

— От смерти не убежишь, а умирать лучше на родной земле.

— Умирать, конечно. Зато жить в Германии легче. Особенно в старости. Свобод нуль, но еды и лекарств навалом.

— У нас теперь тоже не все плохо. Особенно если свой сад-огород есть. Кормит летом и зимой.

Начали разбредаться по домам. Остался только Иван Петрович. Смотрел на Элю с восхищением. Нравилась она ему. Очень была похожа на отца, его старинного друга. Слушал, думал о чем-то своем. Эля негромко говорила:

— Есть еще один аргумент. За десять лет Германия неузнаваемо изменилась. В девяностом году ФРГ была сытой, благоустроенной страной. На улицах Берлина валялись мешки с новыми вещами, каракулевыми и норковыми шубами, выброшенными для Красного Креста. Человек, не задумываясь, тратил сотню марок на презент. За двести-триста можно было купить пятилетний «фольксваген» или «форд». Возле помоек стояли работающие телевизоры и радиоприемники, лежали пакеты с нераспечатанными консервами. В газетах было полно объявлений о подарках: холодильниках, стиральных машинах, мебельных гарнитурах, одежде. Теперь выбрасывают старье, дарят то, что не могут продать. Люди заметно обеднели. Раньше с их стола эмигрантам доставались куски хлеба, теперь — жалкие крошки. Как у Грибоедова: «Шел в комнату, попал в другую». Поэтому сейчас из Питера или Москвы в Берлин на ПМЖ никто не едет.

— По твоим словам, честность, талант, красота, труд, заслуги перед человечеством — ничто в Германии? С этим она пришла в объединенную Европу?

— Ее приняли, потому что главное для Евросоюза — деньги, не моральные ценности. Все смотрят сквозь пальцы на соблюдение страной библейских заповедей, прав человека, о которых пишут СМИ. Все направлено на то, чтобы научить богатых жить во лжи и лицемерии, бедных — в подчинении. Двойной стандарт, когда говорят о России и Европе, — тихо произнесла Тамара Евгеньевна. Все, что пережила пять лет назад, когда приехала к дочери в Берлин, встало перед глазами.

Эля добавила:

— Каждый знает: в Германии надо быть немцем. Не европейцем, немцем. По языку, культуре, манерам, обычаям, отношению к другим народам. Всем остальным, если их не оберегают большие деньги, живется значительно хуже, чем немцам того же социально-образовательного ценза. Об этом не принято упоминать в прессе — немецкая ментальность, обычай. Все делается тихо, чтобы никто не знал. Шуметь не принято. Не по-немецки.

— Знаете, чаще всего говорят о разном менталитете: в России, дескать, один, в Европе — другой. Это общие фразы?

— Совсем нет. В двух словах — противопоставление индивидуализма и коллективизма.