Еврейские поэмы - [3]

И ждем. Гласил нам Моисей,

И Илия гремел, Исайя

Рыкал, как лев. Но ты  — сильней,

Ты — как Господь в громах Синая.

Так прореки нам, — ты ли, ты

Пришел спасти народ избранный,

На нечестивых грохот бранный

Обрушить с гневной высоты?

Воздвигнуть храм ли, кущей рая ль

Отучнить скорбные поля,

Чтоб вся увидела земля,

Как Богом вознесен Израиль?

Твоя  —  как солнце голова,

Твоя  — как кедр Ливанский выя,

Как Пятикнижие — слова, —

Так прореки нам, — ты  —  Мессия?

И как подземный грузный гул

Пролился голос Иоанна:

 —  Не говорите невозбранно:

Век испытанья не минул.

Я, — я не тот, кого вы ждали.

Но Он грядет. И близок день.

И знайте:  —  у его сандалий

Я не достоин снять ремень.

ПРОРОКЪ

Свинцовая раскалена печать

И, зашипев, отпечатлелась в коже,

И пышет, точно горн, рубец кровавый,

Прижавшийся к бесплодному соску.

Но каплет пламенеющее млеко

Мне под ноги на всех моих путях,

И стоп моих пергаментная кожа

Осыпана в пыли иссохшей кровью.

Глаза других скользят по ровным строкам,

Сердца других скользят над словом звонким,

А я утесы слов и жала мыслей

Ощупал всем моим избитым телом,

Я изглодал железные просфоры,

Веками скованные для меня.

Я был на той горе. Оттуда видел,

Как веют рудной золотою зернью

Богатства неисчислимые царств.

Я слышал голос, предлагавший злато,

Суливший славу, власть. Но жгла мне пальцы

Точившаяся из ожога кровь,

И едкою я обтирал полынью

Ожженные, израненные ноги.

Я видел обагренные колеса,

Я видел дыбы душ, жаровни тела,

Я чуял Бога в облаке проклятий.

Их шепотом змеиным оклубясь,

Весь ощетинился он лютым гневом

И человека жег своим жезлом.

Но не мольбы исторглись человеком

Из кровью позапекшейся гортани,

А новые крикливые проклятья

Клубились дымами и застилали,

Как дым от Каинова алтаря.

Иные дымы  —  Авелевых агнцев…

Ты виноват, Иегова исступленный,

Что в тяжкий бой, от века возметенный,

Вступил с отвергнутой от века волей.

Ты создал все; ты мог пребыть недвижным.

Ты жаждал самохвальных упоений, —

Ты сомневался в божестве твоем.

Не ты ли хлынул волнами потопа?

Не ты ли змей порасплодил на пашнях?

Не ты ли чумно задышал над миром?

Не ты ль гремел последнею войной?

А ныне эти каменные стогны,

Стеклом безглазым скованное небо,

Машиной взнузданные водопады, —

Нерасторжимый, неизбывный плен.

А мириады, — кто исчислит, взвесит?  —

Людей, чей мозг насквозь пропитан болью,

Людей, чье тело  —  громовые вопли,

Висящие в гнилых пустотах душ.

Ты не считал задушенных поэтов,

Ты не слыхал истерзанных пророков,

Ты не видал тех матерей, чьи рты

Сосали кровь извергнутых до срока.

Но нет. Ты видел, знал. Ты смел метаться,

Ты смел витать над опаленным миром,

О голову его крушить скрижали,

Где в камень вкован каменный закон.

Но не напрасно кровь моя точилась, —

Не пустота в моем рождалась сердце:

Оно круглилось пламенною чашей, —

Неся в себе, ее подъемлю я.

Ты ждешь алтарных звонких восклицаний,

Ты фимиамов жаждешь благовонных, —

Я дам тебе их, — отпусти людей.

По моему веленью встанут храмы,

Коленопреклоненья сотворятся,

Весь мир тебе прозвякает кадилом,

Твой облик перед миром изменю я, —

Твой грех я принимаю на себя.

Как тот забытый галилейский плотник,

Чья боль бесплодно затерялась в далях,

На новый крест взойду я непреклонно,

Твой грех я принимаю на себя.

И пусть проклятья все, всю боль и ярость

Разверзнет мир над головой моей,

Пусть девять суток на кресте вишу я,

Пусть девять копий мне ребро пронижут,

Пусть мне не возведут высоких храмов,

Не призовут меня на литургии,

Пусть имя, что ношу я, вечно будет

Подобным имени Искариота.

И новый Дант меня с проклятьем ввергнет

В девятый круг извечных отвержений, —

Твой грех я принимаю на себя.

И пусть века веков в провале черном

Мой труп грызут другие мертвецы, —

Я за тебя снесу лихие гневы,

И лик твой снова засияет светом,

И люди припадут к тебе с молебном,

Твой грех приму я, — отпусти людей.

СПИНОЗА

Они рассеяны. И тихий Амстердам

Доброжелательно отвел им два квартала,

И желтая вода отточного канала

В себе удвоила их небогатый храм.

Растя презрение к неверным племенам,

И в сердце бередя невынутое жало,

Их боль извечная им руки спеленала

И быть едиными им повелела там.

А нежный их мудрец не почитает Тору,

С эпикурейцами он предается спору

И в час, когда горят светильники суббот,

Он, наклонясь к столу, шлифует чечевицы,

Иль мыслит о судьбе и далее ведет

Трактата грешного безумные страницы.

ХРАМЪ

Победоносного Израиля оплот

И Бога Вышнего приют неистребимый!

Где слава гордая? Исчезла, точно дымы,

И в трещинах стены убогий мох растет,

Да юркая пчела, сбирая дикий мед,

Жужжит и вьется там, где пели серафимы,

И вековечною стальной тоской томимый

У врат святилища рыданья льет народ.

Но храм разрушенный все был на страже Бога:

Когда Отступника влекла его дорога,

И Ягве алтари он дал богам земным, —

Вкруг идолов огонь заполыхал багряно.

Израиль, радуйся развалинам твоим:

В них гроб язычества и плаха Юлиана.

ІУДЕИ

Народ, чье имя  —  отгулье Иуды,

Влачащий на себе его судьбу, —

О, не в твоем ли замкнутом гробу

Созрели пламенеющие руды?

Не там ли Бог сокрыл свою трубу,

Чей вопль сметет последние запруды,

Когда на суд прихлынут трупов груды,

И гордый царь поклонится рабу?

Народ! Влачи звенящие оковы:

Ты избран повелением Иеговы

Распространить священные лучи.