Евреи в русской армии: 1827-1914 - [55]

. А пока в Управлении принимали решение, Десимон начал расследование сам: ему лучше всех комиссий было известно, какими методами в Киеве обращали в православие. Первые расспросы показали, что все кантонисты были приведены к православию в 1853–1855 гг. В 1854 г. для увещевания перейти в православие многих кантонистов собирали в классы к протоиерею Ремезову. Другие утверждали, что их малолетками насильно водили в. церковь. При обыске оказалось, что ни один из тридцати семи не имел нагрудного креста, а у Серапиона Смаркатенко (его еврейское имя в деле не упомянуто) найден на груди «еврейский лапсердак» (т. е. «талескотн»), а также еврейские книжки, «по которым он с товарищами молился». И хотя все это у Смаркатенко было отобрано, в действиях начальства ощущалась нерешительность и даже растерянность: как поступить с кантонистами?

Начались индивидуальные вызовы на допрос. Кантонисты держались как завзятые подпольщики. Афанасий (Пинхес) Гликсберг на допросе утверждал, что священника Ширяева не знает, о крестном Петре Прокуде ему неизвестно, на исповеди он никогда не был, к Ремезову на занятия по закону божьему не ходил, наградных денег за крещение не получал и, по какой причине в письменных отчетах его именуют русским именем, не знает. Его товарищ Тимофей (Мошка) Езерский был более настойчив. Крещения он не принимал, поручику Симоновичу, который называл его русским именем, заявил, что не крещен, у причастия никогда не был, ефрейтор посылал его в церковь, но он туда не ходил. Сам Езерский исполнял ритуал по еврейскому обряду в 5-м батальоне, в чем никто ему не препятствовал. Его увольняли на еврейские праздники, однако в день допроса он был по неизвестным для него причинам наказан розгами за самовольную отлучку на один из таких праздников.

Сообразив, что обычные расспросы кантонистов ни к чему не приведут и что они получают возможность открыто заявлять о своей точке зрения на происходящее, им стали задавать вопросы провокационного характера. У Василия (Лейзера) Мооса не стали спрашивать, ходил ли к причастию, а спросили в лоб: еврейский закон соблюдаешь? деньги возле церкви за крещение получал? может, ваш брат-кантон ист повстречал по дороге какого-нибудь солдата-еврея из взрослых, который вас всех и надоумил отказаться от крещения? Василий Моос отпарировал: еврейский свой обряд исполняю тайным образом, молился, где приходилось, на еврейские праздники ни меня, ни других кантонистов из батальона никуда не увольняли, солдата никакого на пути не встречал… А что касается денег — да, какой-то неизвестный около церкви раздавал нам по пятьдесят копеек «на [сапожные] щетки и ваксу». После очных ставок, допросов и, как мы полагаем, несомненных запугиваний и угроз двадцать пять человек «вразумились» и дали о себе исповедные сведения. Среди них — Лаврентий Гликсберг, Тимофей Езерский, Василий Моос, Федот Бойм. На них были получены чистенькие, словно накануне написанные справки о крещении, а также сведения от киевских священников, что они были у причастия. Вероятно, испугавшись документированных свидетельств и не умея как следует разбираться в их подлинности, кантонисты дали подписку, что остаются в православии. Текст подписок практически у всех одинаков. Во всех фигурирует ключевое утверждение, что «по глупости своей» они сказали, будто были крещены по принуждению. Тем не менее двенадцать человек — на которых тоже были доставлены свидетельства о крещении — продолжали упорствовать^{408}.

И тут полковнику Десимону и его помощникам пришла в голову светлая мысль: свалить все на разлагающее влияние взрослых еврейских солдат, которые и надоумили кантонистов публично заявить о своем выходе из православия^{409}. Действительно, во время следования партии кантонистов в Москву им могли встречаться солдаты, рассказывавшие, что, дескать, им удалось доказать, что их крестили по принуждению, поэтому им позволили остаться в еврейском законе. Этот ход позволял Десимону, во-первых, снять с себя и с киевского начальства вину и взвалить ее на пронырливых евреев, а во-вторых, заявить, что никаких свидетельств насильного крещения во время расспросов не обнаружено. Иными словами, все кантонисты приняли крещение добровольно, однако были совращены 154 Евреи и русской армии взрослыми. Поэтому в управлении училищ шум решили не поднимать, следствия не производить, сделать упорствующим увещевание, а затем — распределить их на службу в Сибирские линейные батальоны, «с тем, чтобы в свободное от службы время привести их к раскаянию»^{410}.

Однако остановить массовые отпадения от православия, неслыханно скандальные для 1850-х годов, уже не удалось. События нарастали снежным комом. Поздней осенью 1858 г. в Одессу поступило 119 кантонистов для распределения на службу в полки 5-го армейского корпуса. Из них 44 выкреста из евреев подали жалобу, что они окрещены вымогательством, побоями, голодом и прочими насилиями, «безо всякого предварительного приготовления в познании догматов веры»^{411}. Поскольку это была третья за два с половиной года попытка коллективного выхода кантонистов-евреев из православия, Управление переполошилось не на шутку. Мы подробно остановимся на разборе этого дела, поскольку все остальные имеющиеся на сегодняшний день материалы о насильном обращении кантонистов либо написаны мемуаристами много лет спустя после описываемых событий, либо, как мы увидим в главе VII, представляют собой косвенные свидетельства, пропущенные через призму художественного вымысла. В целом сведения, полученные в результате следствия, подтверждают описания насилия над еврейскими детьми, знакомые нам по воспоминаниям и художественной литературе, — правда, с целым рядом весьма существенных оговорок.