Евней Букетов - [37]

— Джигит мой, я же тебе не сказал, чтобы ты постоянно жил у нас, как «кушик куйеу»[32], раз ты пришел просить руки моей любимой племянницы, ставшей мне как бы родной дочерью, естественно, я и к тебе так же отношусь, как к своему сыну. Я уже посвящен в бедное положение твоей матери и братьев… Сам подумай, как я отпущу Зубайру в общежитие горного института, где в каждой комнате живут по 10–20 человек, там так тесно, что яблоку негде упасть… — сказал Нуртас Дандыбайулы.

Пришлось без возражений принять предложение старшего. Когда до наступления 1950 года оставались считаные дни, Зубайра и Евней стали обживать выделенную для них комнату в обширной квартире, специально оборудованной для председателя Казсовнар-кома (этот дом сохранился по сей день, он находится на пересечении улиц Курмангазы и Фурманова). В тот же день началась их семейная жизнь, которая продлилась около тридцати лет. У молодых не было возможности устроить с размахом шумную свадьбу, так как оба жили на студенческие стипендии. Их покровитель Нуреке, подчиняясь партийной дисциплине, не стал устраивать для них большое веселье с приглашением сотен людей. Но, соблюдая обычаи предков, позвал родных и близких друзей к домашнему дастархану, угостив всех как следует, все они пожелали молодым счастья и успехов в жизни.

Из письма Камзабая Арыстанулы автору этой книги:

«Когда пришло известие о женитьбе Евнея, мать сказала: «Поезжай, ближе познакомься со своей снохой». Поэтому в середине июня 1950 года я отправился в Алма-Ату. В это время они уже жили отдельно, им выделили одну комнату в многоквартирном доме… Сноха мне понравилась: простая, вежливая, немногословная, заметно было, что она получила в семье приличное воспитание. Она обрадовалась, что я специально приехал, тепло встретила. Когда поживешь не один день, а дней десять в одной комнате, любого человека можно узнать поближе и определить его характер. Я в душе благодарил Всевышнего за то, что он нам послал такую воспитанную и милую сноху, как Зубайра. Я ведь вырос в семье, которая состояла только из мальчиков, а они, в том числе и я, по характеру были не ангелами, но она, наша сноха, находила общий язык со всеми нами. Это был подарок Бога нам, всем Букетовым. Что я не ошибся в своем предположении, показала жизнь…

Однажды Зубайра Дуйсеновна повела меня в дом своего дяди. Я, конечно, сам никогда бы не пошел в квартиру человека с таким высоким положением, но мне передали, что Нуреке распорядился так, чтобы меня пригласили в его дом. По обычаю казахов нужно угостить приехавшего издалека человека, а я, хотя молодой еще, но для них как-никак был сватом. Пришли. Я никогда не думал, что люди могут так роскошно жить. Выросший в бедной землянке, я как будто попал в царские хоромы, о которых рассказывалось в сказках… Я вначале растерялся. Там было много обставленных мебелью и коврами комнат. Помню только, что долго сидели в одной из больших комнат и смотрели кино, а какой фильм показывали — в памяти стерлось».

II

Евней знал, что материальное положение аспирантов не так уж отличается от студенческого. «Знал, что существуют так называемые аспиранты, люди, как шутили студенты, постоянно ищущие и домогающиеся. Видел двоих из них в нашем институте, — писал он в книге «Шесть писем другу». — Внизу, в нашем полуподвале, в тесной комнате под кабинетом Владимира Фридриховича возились с тиглями, что-то плавили. Говорили, что они — аспиранты. Особой зависти к этим людям не испытывал, потому что о сногсшибательных достижениях, мировых открытиях того или иного аспиранта в науке мы не слышали…»

Теперь по воле судьбы Евней сам оказался одним из тех аспирантов, на которых смотрел, как на бедных сирот, обделенных жизнью, лишенных земных, будничных радостей. В этом он винил своего профессора, увлекшего его своим красноречием на научную стезю, убедив, что он будет первопроходцем, пионером казахстанской науки в области редких металлов, пойдет непроторенными путями. Какое заблуждение, какие иллюзии, какая непоправимая, мальчишеская глупость — поверить в это! Главное — досадно, до слез обидно, что друзья, которые учились вместе, уже работают на производстве — в Балхаше, Усть-Каменогорске, некоторые обосновались в Чимкенте. Все они преуспевают, получают солидные оклады, премиальные, семейным сразу дали квартиры, щедро оплатили подъемные. Ведь в те годы цветная металлургия бурно развивалась. И на инженеров был большой спрос. А он сидит в полуподвальном помещении лаборатории, куда даже не проникает солнечный свет и свежий воздух. Подобно алхимику, пытающемуся превратить все металлы подряд в золото, с утра до позднего вечера колдует над приборами, ретортами, стеклянными колбами, тиглями. Хорошо, что не один, рядом с ним — пожилая лаборантка Варвара Кондратьевна, она ему помогает ставить опыты. Стипендия аспиранта — восемьдесят рублей, но за нее надо париться здесь сутками, чтобы оправдать эту «дармовую» государственную поддержку. И так целых три года…

Но того человека, который его уговорил остаться в аспирантуре, в Алматы уже не было. Профессора В. В. Стендера неожиданно пригласили в один из крупных институтов Украины, когда Евней заканчивал четвертый курс. Там он возглавил кафедру, где готовились специалисты по редким металлам, хотя и здесь занимался тем же, а ведь Казахстан несравнимо богаче этими сырьевыми ресурсами, как он сам с пафосом провозглашал в своих лекциях. Тем не менее профессор В. В. Стендер, не только преподававший в КазГМИ, но и заведовавший специальной лабораторией в Институте металлургии и обогащения АН Казахской ССР, по приказу какого-то высокопоставленного чиновника из Москвы внезапно уехал…