Евангелие от Рафаила, или Всё путём - [2]

Уносимые всё дальше, мы вместе с тем приближались к нашей первой цели - городу Костроме.

И БЫЛО УТРО, И БЫЛ ДЕНЬ ВТОРОЙ

Согласно приказу восставшего ото сна Командора велено было именовать сей день девятым июля.

КОМАНДОР - ЦАРЬ ПРИРОДЫ

(ГЛАВКУЛЬТ)

За окном помимо и вчера простиравшейся окрестности ныне синело также небо, расчерченное в линейку вытянутыми, как струна, перистыми облаками. Глянув на оные, Командор провозвестили хляби небесные, коих иссохшая земля жаждала уже не первую неделю. Из нашей внимавшей толпы высунулся Демагог и, облизывая вскипавшую на губах слюну, выкрикнул:

- Непременно быть дождю, коль угодно так Вождю!

Тем временем Главкульт, задним чутьем ловивший исторические достопримечательности, объявил, не глядя в окно: - Волга!

В окне действительно была Волга - широкая и плоская, как Темза на картине Уистлера "Серое и голубое". Сравнение это позволил себе высказать Главкульт согласно молчаливому поощрению Командора, не чуждых лирики в свободное от обязанностей время. На что Демагог, не разобравшись в ситуации, выкрикнул "К русским рекам и на выстрел пусть не лезет ваш Уистлер!", но тут же был пригвождён взглядом и в поспешности умолк. Мы уже привыкли несколько к взвизгам этого чахлого нашего спутника, и даже было нам вчуже жаль указанного пригвождения, но такова была Их Командорская воля.

Пролетев над Волгой, состав наш ворвался в строй уныло одинаковых строений, увенчанных зданием вокзала, отличавшимся от прочих только опознавательной табличкой "Кострома Новая".

Мы выволокли рюкзаки из вагонов и очутились в соседстве привокзального туалета - как оказалось при обследовании, лишённого умывальников, а также розеток. Между тем серая щетина на лице Ш.М. прорастала с буйной скоростью, требуя уничтожения.

Обозрев туалет, Командор перенесли критический взгляд на окрестных девиц. Щёгольски одетый Вриосекс тут же высказал некое предположение, которое Командор однако с негодованием отвергли, присовокупив, что Они-де не комок секса, хотя некоторым по недомыслию, видимо, и кажутся таковым.

При осмотре вокзала обнаружилось, что поезда на запланированный Галич ходят лишь утром и вечером, последнее же не соответствует, ибо ночью нас в Галиче даже власти не встретят - по причине положенного отдыха. Рассчитав это, с восторгом приняли диспозицию Командора ночевать в данной Костроме.

Облагодетельствовав массы, Командор проследовали в обитель без розеток и умывальников, где отсутствовали приличествующее Им время. По прошествии оного Они вновь явились народу, объявив, что "ещё нет, но уже зреет". На что Главкульт, соблазнённый, видимо, недавним успехом Демагога, меланхолично процитировал: - "Сам не знаю, что я буду петь, но только песня зреет".

Выйдя из вокзала, обнаружили вокруг воскресенье, по случаю какового киоски были закрыты, а отдельные автобусные маршруты отменены. По кратком совещании, созванном Командором при своей особе, решено было обозреть с утра храм Воскресения на Нижней Дебри с последующим посещением Ипатьевского монастыря.

Проследовали автобусом в центр города, где обрели открытое кафе "Дарья". В тесном помещёнии, заставленном прямоугольными колоннами и столиками на железных ножках, стоял нестерпимый запах съестного. Командор изволили выкушать половину окрошки и бутылку кефира. Широким Массам не менее широким жестом были предоставлены полная окрошка, котлета и кофе. Попутно Командор сотворили чудо, насытив Массы четырьмя кусками чёрного хлеба.

БЕЗ КОМАНДОРА БОЙЦУ НЕ СЪЕСТЬ И ПОМИДОРА

(ДЕМАГОГ)

Отягощенные калориями, спустились к мосту, в тени которого приютился храм. Верующие, как вши, ползали в жирных складках утреннего зноя, облепляя паперть. Взойдя в помещёние, оказались мы пред вратами, справа от которых висевшее в рамочке расписание служб, утверждённое размашистой подписью протоиерея, извещало, что имеет быть поздняя литургия.

Своды храма окатывало согласное пение женского хора под управлением некой неистовой старушки. Вдоль алтаря суетливо метался откормленный дьякон. Молодая девица из хора славила Бога, безбожно стреляя глазками на Вриосекса. Высохшие богомолки в белых платках били поклоны и размашисто крестились на роскошные декорации алтарного задника с изображением Иисуса в пересечении столбов света. Густо толпились женщины с младенцами на руках, готовясь к причащению. На стенах паперти в немыслимо воздушных поворотах и жестах застыли праведники и грешники; внутри собора - аляповатые иконы, кипящие сусальным золотом окладов, там и сям дрожащие огоньки тоненьких розоватых свечек, сверкающие, точно грани кристаллов, разноцветные искры крохотных электрических ламп, от алтаря - голубовато-серый дым кадила, истоньшающийся в световых пучках, над головами - стеклянный свод и падающие из узких окон барабана плоские, как страницы, полосы света.

Отстояв до немоты и покалывания в ступнях, вышли мы вон и двинулись в гору по улицам, плавившимся в дневном жару. Согласно пожеланиям Командора двигались перебежками от тени к тени. В одной из таковых узрели стеклянные изломы кафе "Океан". Пощупав седину, катастрофически произраставшую из меня, робко обратился я к Вождю с просьбой о дозволении кратковременного перерыва в шествии на предмет бритья. Каковое испросил. Войдя в расположение официанток, был допущен в их расположение, где имелась розетка. Скользя потной бритвой по ещё более потным щекам и подбородку, внимал я одновременно беседам народа промеж себя, ибо только в толще народа и от родников духа его обретаем мы, пишущие, силу и вдохновение своё. А также от близости к Командору. В толще однако не слышалось ничего примечательного кроме унылых возгласов необъемлемой официантки, посредством мата призывавшей остальных войти в её положение. Истребив седину, порочившую меня в очах Командора и мимоидущих женских особ, вернулся я снова в нашу тесную среду, изнемогавшую от зноя.