Евангелие от Магдалины - [56]

Каждый хотел бы иметь такую дочь!

— Узнай, когда товар брать будут! — прильнув ко мне, прошипел Михалыч.

Узнать? У нее?!. Ну нет! Первые минуты я глядела на нее с самым настоящим ужасом. Вся моя бодрость, переходящая в наглость, мгновенно улетучилась, как только я увидела ее. Достали-таки и здесь! Не только в розенкрейцеровском монастыре возле Марселя — но и здесь, в далеком Египте!.. Врешь — не уйдешь! А если будешь ерепениться — заменим! Как тебе твоя близняшечка?! Я смотрела на нее, как в страшное зеркало, где видишь себя — и не себя... На пальчике ее было витое кольцо, такое, как мне надели в монастыре розенкрейцеров, такое же было и у Роже, и у той моей французской копии, и у этой слегка потемневшей и огрубевшей под солнцем юга; она (я!) смотрела злобно и презрительно — и специально, чтобы я заметила, глянула мне на пальчик... Сняла колечко-то?.. Все равно не уйдешь! Лишь постепенно ко мне стало возвращаться сознание, и первая мысль была сразу же четкой (все-таки я молодец!): «Не пялься так! Похоже, завороженные египетской царицей, наши еще не осознали, что тут твой дубль». Слишком та ослепительна — им не до меня. Но вдруг догадаются, и прежде всего по моему остекленевшему взгляду? Все! Я отклеила свой взгляд от нее, но ужас еще не прошел: появилась даже дикая идея — начать кривляться, делать гримасы, чтоб не увидели... Тьфу! Я быстро исподлобья оглядела наших — и не очень успокоилась. Цыпа глядел благодушно, но явно гордо демонстрируя ее мне: «Ну как тебе она? Мы тоже тут в свое время не лаптем щи хлебали!» Но явно она уже работала не на Цыпу. На кого? На меня. Меня может заменить, если понадобится, — и никто не вздрогнет, особенно она. Апоп тоже все понял: пронзительно глядел то на нее, то на меня. Он лишь прикидывается темным — а все сечет! Наконец я оторвала свои подошвы и двинулась за ней.

Вот знаменитый розеттский камень. Она рассказала нам, что русский офицер нашел копии в горящем Берлине и, сравнивая иероглифы с другими письменами, перевел, правда, кажется, не первый в мире. Но все равно. Всюду — наши! В общем, «дочери русского офицера» есть чем гордиться. Она и выглядела гордо. Может быть, сама офицер?

Закончив с камнем, она волнительно повернулась и пошла вверх по лестнице. Все, естественно, смотрели не на экспонаты на лестнице, а на нее. Мы пошли по светлым залам второго этажа.

— Ой, какая чудная ванна! — воскликнула Сиротка.

— Это гроб, милочка! — уточнил Цыпин.

Мы шли через залы и приближались к сиянию. Вот оно! Так называемый «второй», золотой саркофаг фараона Тутанхамона в форме соблазнительного юного тела. И — юное чистое золотое лицо фараона с прекрасными, задумчивыми, обведенными синей краской глазами. Выше, на лбу, стояла кобра, злобно сверкающая драгоценными глазками, — это был «урей», священный символ фараонов.

Вот уж от этого никто не мог оторваться, все стояли потрясенные — и Михалыч, и Сиротка, прошибло и их.

— Да... не слабо! — пробормотал Михалыч.

Даже с лица Гуни исчезло, в первый и в последний раз в жизни, выражение спесивой надменности. Руки Тутанхамона были скрещены на груди, и в них были символы власти: пастушеский посох и унизанный синими и золотыми кольцами изогнутый кнут.

И в этот момент, когда все наши взоры были прикованы к Тутанхамону, я почувствовала, что кто-то смотрит на нас. Я осторожно подняла ресницы: в стеклянном ящике над гробницей отражались дома с улицы, поэтому лицо Атефа, глядевшего с той стороны ящика, казалось висящим над домами. Мы смотрели друг на друга сквозь два стекла. Не выдержав, я кивнула. Атеф, помедлив, ответил мне, но абсолютно без прежней «аспирантской стеснительности», медленно и важно. Я чуть было не кинулась к нему через два стекла и поперек Тутанхамона: «Ну, наконец! Если ты, миллионер проклятый, пригласил нас сюда и все оплатил, то скажи хотя бы, зачем и что нам здесь, бедным, робить. Наконец-то явился!..» Но оказалось — не «наконец-то»! Атеф приложил палец к губам, стал отступать и таять и быстро исчез. Может, его и не было там — а это было лишь отражение с улицы или даже — с неба? Я оглянулась, но голубое небо за окном было абсолютно чистым и невинным.

Еще одно «прекрасное видение»? Не много ли для одного дня?

Остался лишь сияющий Тутанхамон. Атефа, нашего египетского хозяина и, может быть, даже «получателя», никто не разглядел. Митю я хотела толкнуть, но не успела. Гуня (знающий Атефа по научной работе — теперь это казалось удаленней, чем египетские времена) по сторонам никогда не глядел и, оторвавшись от лика фараона, немедленно и с наслаждением погрузился в самосозерцание. Сиротка знала о могущественном Атефе лишь из факса, обещающего все... но теперь, похоже, она могла спокойно достать его из сумочки и промокнуть им пот на верхней хорошенькой, слегка мохнатенькой губке, — вряд ли что-нибудь от него еще получишь! Взгляд Апопа был слишком прикован к «дочери офицера», и, даже если бы золотой фараон вдруг поднялся вертикально, это отвлекло бы Апопа от созерцания земных прелестей не больше чем на секунду. Странно, что явление «получателя» пропустил и пристальный взгляд наших бдительных органов: СН казался абсолютно довольным и спокойным и сиял своим вспотевшим оголенным личиком, почти не уступая Тутанхамону.