Евангелие от Магдалины - [41]

— Прикармливаю ее — но пока дикая! — проговорил улыбаясь Яша. — Ну, я пошел. Отдыхайте. Две картины должен сегодня кончить!

Он похромал к лесенке, и голова его, покачиваясь, скрылась за краем.

Симпатичный человек. Хотя разглядеть его было невозможно: буйная черная челка, почти до бровей борода, и там, где могло быть видно что-то, — черные очки. Ничего не видно! Но при всем этом он мне кого-то напоминал. Но это, видимо, стало уже у меня сумасшествием: во всех кого-то узнавать! Что тут могла я узнать, когда лица не видно?!! Уймись!

Вчера поздним вечером, когда мы согрелись наконец пельменями и чаем и блаженствовали в глубоких креслах Яшиной мастерской, ласковая Мальвиночка называла Яшу «мой снежный человечек» и с гордостью демонстрировала нам густые заросли шерсти на его плечах и груди.

Яша скрылся. Постояв, мы с блаженным стоном, не разнимая рук, рухнули на раскладушки — каждый на свою. Наконец-то покой и блаженство! Мы касались друг друга лишь мизинцами, но и этого было довольно для счастья. Раскладушка громко скрипела, когда мы чуть-чуть поворачивались, устраиваясь поудобнее.

Осеннее солнце, оказывается, самое приятное: не жжет, не сдирает кожу, а только греет.

— Симпатичный человек этот Яша, — промычала я, не открывая глаз. — Кто он, интересно?

— Цыган, говорит, — тоже не открывая глаз и не двигаясь, промычал Митя.

Мы чувствовали друг друга, как никогда, и вместе с тем плавно погружались в сладкую, необоримую дрему. Может быть — впервые в жизни! — удастся оказаться в общем сне?

Но Яша не был бы собой, если бы в скором времени не появился снова... Вообще, сон наш казался нам вполне заслуженным: несмотря на долгий и тяжелый прошедший день, и ночью-то мы не особенно спали. Оказалось, что вспышка активности приходится у Яши именно на ночь... так мы тогда подумали... но оказалось, что и на день тоже. Мастерская его оказалась безграничной! Весь чердак огромного дома над заливом, раньше, естественно, занятым какими-то секретными морскими службами, теперь отдали под мастерские двум художникам — Яше и его другу. Теперь тут обнаруживались то и дело какие-то новые замурованные комнаты, коридоры, площадки — и теперь они вели со своим другом и соперником Зуем за это пространство войну, возводили в неожиданных местах стены, рискуя замуровать друг друга навечно, ставили железные решетки... «Вот он, звериный оскал собственника!» — сказал Яша.

Мы только задремали в эту короткую ночь, как были разбужены громким звуком пиления.

Всего за полчаса до этого Яша, несмотря на внешнюю немощь и хромоту, унес пышную Мальвинку на поднятых ладонях в спальню, находящуюся, как ласточкино гнездо, где-то в верхнем углу огромной мастерской, за тремя идущими по стенам лестницами.

Но только раздались звуки пиления, Яша в длинных трусах (к чему бы они ему, такие длинные?) мгновенно скатился вниз.

— Зуй, падла, на третьей лестнице решетку пилит!

Определил даже, на какой лестнице... Во слух!

Через минуту он появился во всеоружии: в мерцающей мутно-радужной слюдой сварочной маске и со сварочным жезлом в руке — и, кивком накинув на лицо откинутую маску, умчался.

Всю ночь, причем с самых разных сторон — слева, справа, снизу, сверху, доносился его победный хохот, звон ударов по арматуре, вспыхивали судорожные блики сварки, перемежаемые звуками пиления. Так они бурно фехтовали всю ночь, наконец Яша победил (или это нам уже приснилось в коротком сне, продолжении реальности, что Яша наконец заварил коварного Зуя наглухо в крохотном пространстве среди арматуры?), но сон был, естественно, недолгим: мы проснулись от звона и грохота. Яша под потолком бегал по арматуре, как маленький лохматый паук, то пилил, то сваривал прутья, то загибал их огромным молотом. Увидев внизу наши изумленные лица — на нас немножечко летели искры, — Яша на секунды приостановил труд и любезно объяснил нам, что он «плетет» там из арматуры специальную «комнатку для гостей». А мы, интересно, где же ночевали? В гостиной? Яша снова начал сыпать на нас железные опилки и яркие искры. Спать в такой обстановке было трудновато. Яша упоенно продолжал работать, и, даже когда Мальвинка уходила на работу, к своей кобылке, оставленной внизу, Яша не спустился, а лишь приветственно потряс огромным молотом. У Мальвинки, кстати, в повозке имелся серп.

Но спать мы, естественно, в эту ночь не спали. Поэтому, оказавшись на крыше на параллельных раскладушках, на теплом солнышке, перемежаемом прохладным ветерком с залива, мы сразу стали сладко задремывать, погружаться в светлый и, кажется, — впервые в жизни — общий сон!

— Хорошо! — почти неразборчиво бормотал Митя, не открывая глаз. — Наверху перистые облака... тема моей докторской диссертации, рядом... — Тут он собирался сказать про меня, но голос его оборвался... то ли из-за охватившего его вдруг волнения, то ли... из-за появившейся над кромкой площадки всклокоченной головы хозяина.

Яша вскарабкался сюда, подтянув за собой огромную и, как видно, тяжелую хозяйственную сумку,

Мы не открывали глаз, упорно притворяясь спящими, — тем более притворяться было нетрудно: мы вообще-то спали. Единственной ниточкой, связывающей нас с реальностью, был тихий треск невидимого вертолетика, то четкий, то затуманенный, исчезающий...