Евангелие от Магдалины - [40]

— Там Дмитрий Федорович... — Невыносимо долгая пауза, сбивчивое дыхание... — Лежит!

Мне показалось, что сначала она хотела употребить какое-то другое слово, но не решилась, а слово «лежит» ей показалось помягче. При этом я с ужасом увидела в ее руке нож, который она даже не подумала спрятать.

Я сбежала вниз — мусор был рассыпан по всей лестнице. Митя лежал внизу, а на горле его была стянута петля с коротким, явно обрезанным концом; другой конец обрезанной брезентовой вожжи свисал сверху.

— Это... ты? — Глянув на Мальвинку, я показала на разрез.

Прерывисто дыша, она кивнула, петля на шее Мити была растянута, он дышал.

— Спасибо... как ты смогла? — Приподняв Митю, я глядела на обрезанный кусок петли... Мальвинка сняла... а ее же коллеги и распяли?

— Нас в нашей... конно-диверсионной школе всему учат! — усмехнулась Мальвинка и чуть было не подтерла сопли ножом, но вовремя переложила его в другую руку. Тут явно прозвучала гордость: мол, учат не только снимать, но и... Однако не было никакого сомнения в том, что она и спасла его, совершив «снятие с креста» без моего участия.

— Взяли! — скомандовала я, и мы отнесли Митю в квартиру и положили на кровать.

— О... черт! — Не открывая глаз, Митя потрогал горло, подвигал головой.

— Не разлеживаться! Валить надо! — рявкнула Мальвинка. — Сейчас сюда посерьезнее люди придут!

— Куда же серьезнее... — Митя с усмешкой, но и с тенью ужаса глядел на нее: явно она принимала участие не только в «снятии», это было ясно: иначе как бы она могла тут очутиться настолько вовремя? Но тут уже не до разбирательств! В нашем гулком дворе вдруг нетерпеливо заржала лошадка.

— Ну... долго вам еще толковать? — проговорила Мальвинка.

Оцепенев от ужаса, я явственно слышала, как парадная дверь в покои Мары со скрипом отъехала, затем там раздались уверенные шаги и голоса, звук двигаемой мебели. Мальвинка мгновенно погасила у нас свет.

Быстро покидав какие-то вещи в сумку, мы на цыпочках спустились по лестнице. При этом Митя пытался еще нагибаться и собирать в поднятое на лестнице ведро рассыпанный мусор, я пихала его: иди!

Мы вышли в темный двор, и Мальвинка сразу же натянула на морду Зорьки мешок с овсом, перед тем свисающий, как слюнявчик. Зорька захрумкала.

— Падайте под сиденья! — шепнула Мальвинка.

Мы как-то там скорчились. Запрыгали на выбоинах.

Изогнувшись под сиденьем, я сумела увидеть, что все окна в квартире Мары горят... люди там спокойно работают... и лучше пока на это время спрятаться под сиденьем.

— Из-за вас придется сегодня в городе ночевать: на базу не успею уже, а с утра работа! — простодушно болтала Мальвинка. — Ну ничего... у одного мена тут переночую. Он и вас, может, припрячет — а там глядите!

Мальвинка явно была в упоении, что, мол, в таком возрасте — на вид ей было не больше шестнадцати — уже крутит такие дела! Сама вешает, сама снимает...

— А кто вас десантно-диверсионным делам-то учит? — Я наконец выбралась из-под скамейки. Вылез и Митя. Пролетка дребезжала вдоль Невы.

— Нам Март Иннокентьевич все показывает! — с гордостью проговорила Мальвинка. Хорошая школа! — Если он узнает! — Она, глянув на нас, шутливо покачала головой: мол, влетит мне!

— Спасибо! — прохрипел Митя.

— Клевый мужик! — доверчиво сообщила мне Мальвинка. — У меня давно на него стоит!

Тут хлынул дождь, мы как раз ехали через Неву по мосту Лейтенанта Шмидта, и Мальвинка, очевидно считая уже Митю своей собственностью, надела на него бурку и папаху, в которых так любили сниматься туристы. Однако Митя не забыл и меня и пригрел под буркой и папахой. Мальвинка накинула прозрачный дождевик, потом вдруг выхватила саблю, стала лихо размахивать ею, как бы отбивая дождь, и мы с криком «Ур-ра!» понеслись над Невой.

Мальвинка прочно взяла над нами шефство: ей явно нравилась такая взрослая роль.

— Ну, выходим! — скомандовала она. — К мужику не приставать! — строго приказала она мне: при этом, я надеюсь, имелся в виду какой-то другой мужик, не Митя?

К счастью, другой. Мы, разминая ноги, подошли к одному из огромных домов-кораблей на морской набережной Васильевского острова, взлетели на лифте.

Митя наотрез отказывался снимать бурку и папаху. Более того, вдруг вынул из сумки ту самую звездочку, приколол на папаху и гордо выпрямился:

— Вот так!

Разгулялся мужик — после смерти-то! — но мне при нашей юной разбойнице явно не стоило поднимать дебош, не надо ей даже намекать, что это не просто блямба.

— Ладно... герой... соображай маленько-то! — только и сказала я.

— Маленько-то я соображаю! — лихо проговорил Митя.

Чем именно он хвастался — я так и не сумела понять.

В таком наряде он и поднялся к художнику, другу Мальвинки, на двадцать первый этаж!

— Не испугаешь хозяина-то? — сказала я.

— Его не испугаешь! — гордо проговорила Мальвинка. И была права.

Только утром с большим трудом, когда Мальвиночка уезжала и забирала обмундирование, я заставила Митю сколоть звездочку с папахи и отдать мне — так спокойнее. Яша, хозяин мастерской, вывел нас с Митей на плоскую крышу, где стояли две раскладушки. Мы смотрели вниз — и вот Мальвинка на своем кабриолете скрылась за углом длинного, растворенного в теплом тумане дома.