Евангелие от Магдалины - [38]

И мы рухнули.

Победа

Нам оставалось только выиграть городские выборы. Первые по-настоящему свободные городские выборы! И как их было не выиграть! То был недолгий момент истории, когда все — почти без исключения — любили нас. Да, мы, наверное, что-то такое излучали: наше время пришло!

Помню, как — единственный раз в жизни! — меня пропустила вперед очередь стариков и старушек.

— Иди, девонька, бери, что надо тебе! Спешишь, наверное! И то — ваше время пришло! Делайте все по-молодому теперь, по-новому — без этих душегубов!

Большего счастья в жизни я не помню.

Я вернулась с куском колбасы в автобус, и мы, весело разрывая ее руками, поехали дальше.

Так получилось, что автобус Марта стал нашим штаб-вагоном, мы мотались по всему городу из конца в конец.

Мы ехали через длинный, широкий безликий мост над широким разливом железнодорожных путей.

На пивоваренном заводе имени какого-то там съезда нас уже ждали. Невысокая деревянная трибуна перед старинными корпусами, радостная толпа. Как слоны, стояли, закинув гофрированный хобот на спину, пивные машины-цистерны... Вот из этих огромных резервуаров, нависающих над нами, они наполнялись и везли пиво в народ. Одна продавщица пивного ларька мне жаловалась, что более наглых типов, чем эти развозчики пива, в природе не существует: обязательно сдерут, если приедут, а если не сдерут — не приедут больше никогда. Но сейчас их было буквально не узнать: светлые, радостные лица. Конец угнетению! Начало новой эры!

Мы вскарабкались на трибуну. Впереди Митя и Рудик Тихомиров, чуть поодаль — Март, Гуня, Апоп, как, наверное, Антонов-Овсеенко, Луначарский, Орджоникидзе.

Рудик и Митя говорили по очереди, но примерно одно и то же:

— Хватит терпеть угнетение и обман! Теперь должно быть настоящее право производителей на средства производства!

— Ур-ра-а!

В воздух летели восторженные вопли, промасленные кепки.

Мы с большим трудом проталкивались к нашему автобусу через толпу — каждый норовил пожать руку, хотя бы прикоснуться к плечу.

— Не хватает только Фанни Каплан! — пригнувшись к моему уху, прошептал Митя.

— Можешь рассчитывать на меня! — горячо шепнула я.

Нас всех немного смутило, что на обратном пути возбужденный Апоп завез нас в далекий Веселый Поселок, где, как он утверждал, имелись случаи притеснения его земляков как властями, так и населением, мы долго ехали вдоль проспекта Большевиков, Дыбенко и других улиц с веселыми названиями, и нам немножко казалось, что мы вдруг приехали в Бомбей или Каир: кругом, насколько хватает глаз, только черные жгучие головы. Продавцы в ларьках, в магазинах, водители такси и пассажиры, просто прохожие и зеваки, в характерных южных позах сидевшие на корточках с папиросой в руках — все соплеменники Апопа, — больше, в сущности, никого. Вот к одному из них, сидевшему на корточках, подошел русый милиционер и, смущенно зардевшись, что-то потребовал от него — похоже, что встать и предъявить документы. Тот лениво отвечал, с корточек так и не приподнимаясь.

— Видели? Видели? — завопил Апоп. — Унижают каждый день!

Повис невольный вопрос: зачем они приехали унижаться в таком количестве и так далеко?

Мы ехали дальше — царство темных голов не прекращалось. Вот двое соплеменников Апопа — видимо, продавец и клиент — яростно трясли друг друга за грудки... Но это не в счет. От своих — это не обидно.

— Ты понял, да? — проговорил Апоп, когда мы повернули.

Митя смущенно кряхтел. Но такой пункт: полное равноправие всех национальностей, населяющих город, крепко уже стоял в его программе. Не вырубишь топором. Когда мы выезжали на очередную встречу, Рудик суеверно спрашивал у Мити:

— Блямбу взял?

Митя показывал звездочку.

И она помогала.

За две недели до городских выборов вдруг раздалась глубокой ночью беспрерывная трель телефона.

— Все! Кончено! — Французский коммунист Роже радостно вопил у себя в Париже. По-моему, он был вдупель пьян. — Кончено у вас с властью буржуазии! Конец!

Неужели так быстро? И не побыли совсем.

Я врубила «Голос». Путч!

На следующий день по Москве шли танки. Наш любимый «Горби» загадочно молчал, якобы заточенный у себя на вилле в Крыму.

Мы все дни и ночи проводили на Исаакиевской площади. Народу было множество, все были заодно.

После такого «подарка» выиграть городские выборы не стоило ничего!

Митя в тот день даже забыл «блямбу»... все равно победа! Мы отмечали ее в нашей «Серенаде», в нашем подвальчике, и вдруг в самый разгар веселья распахнулись окна на уровне тротуара и всунулись мощные гофрированные хоботы. Пивовозы! Хозяйственный Михалыч приволок ведра, и хлынуло пиво! Мы пили его прямо из ведер, смеясь, утираясь, «пуляя» пивом друг в друга... Победа!

Тайная вечеря

«Отдам все материальное задаром!» — мученически улыбаясь, говорил Митя.

Казалось бы, пришла полная победа. Митя заседал в Городском собрании, в отделе культуры, где пытался отбивать от излишне активных «торговцев урюком» выставочные залы и книжные магазины. И пока это ему удавалось. Однако то и дело проникали в кулуары слухи о наследстве Мары, оставшемся этому «рыцарю демократии» после загадочного убийства хозяйки.

Наш новый друг Михалыч, обеспокоенный Митиной репутацией, в которую, как он уверял, вложил всю душу и не только душу, привел к нам в дом знаменитого адвоката Карена Мартисяна, который советовал отписать все барахло какому-нибудь детскому фонду, но какой угодно тут не годился: многие, хоть и детские, были по уши в дерьме. Все как-то запутывалось или кто-то специально все запутывал? Почему-то активное участие во всем этом принимала Сиротка, которая вроде бы была всего лишь моей секретаршей в турфирме, но почему-то все бумаги Карена пошли через нее — у Карена, по ее словам, было мало времени, и он попросил ее помочь. Наследницей Мары она себя вроде не выставляла и даже обиделась, когда Митя пошутил, что страстная ее любовь к посторонним детям подозрительна.