Евангелие от Магдалины - [33]

— Наш же дифференциатор давления... но как упакован! — увидев, что я очнулась, проговорил он.

Дома мы стали разглядывать другие «подарки» Дженкинса. Я отклеила скотч от свертка, вытащила две футболки — белую и черную. Четкая английская надпись «НЭВИ»[1] на той и другой.

— НЭВИ... морская авиация! — пояснил Митя.

— Наденешь? — Я приложила футболку к его груди.

— Ну нет уж! — Митя упал от футболки в кресло. — Это все равно что Наполеону надеть футболку с надписью «Ватерлоо»!

Вряд ли он и теперь захочет их «подарков»!

В записке я так и написала ему: «Помощь из Ватерлоо».

...Не захотел!

Позвонил Атеф: как всегда глухо, издалека. Он сказал, что может оказать тюрьме помощь продуктами, — согласно ли тюремное начальство? Начальство было согласно — и вскоре в тюремные ворота стали въезжать длинные трейлеры с надписью «ТРИР», и черные люди непонятной национальности, на первый взгляд почти одинаковые, сидели в кабинах.

«Снова неожиданно попал в больницу. Дело было так: выиграл в камере шахматный турнир, и меня, поздравляя, три раза подбросили, два раза поймали. Жертва восторга. Но теперь уже все в порядке: я снова в камере...»

Хорош «порядок». Полгода ему не могли сформулировать обвинение... Слишком необычный клиент. Общественная обстановка за стенами тюрьмы менялась так быстро и непредсказуемо, что и суды, чувствуется, были в тихой панике: как бы не опозориться.

«Да. Чуть не забыл. Пришли мне плавки и пляжные тапки. Потом объясню. Еще у нас, кажется, открывают церковь. Большой успех!»

Снова в больнице — это понятно. С ужасом я уже научилась бороться, а с любопытством — еще нет. Я позвонила Станиславу Николаевичу и попросила рандеву. При чем здесь плавки и церковь? Не начинает ли он сходить там с ума? Правда, была у Мити байка, как однажды его дед во время паводка шел по пояс в воде, держа штаны в поднятой руке, и так, задумавшись, вошел без штанов в церковь... Но сейчас, мне кажется, случай не тот.

С тех пор как я стала подругой врага народа, СН принимал меня только официально.

— Почему плавки? — прямо спросила я.

— Жара, как видите, — сухо усмехнулся СН.

Он сидел в распахнутой бобочке, а вентилятор на окне пытался закружить воздух с Невы. Но безуспешно. Воздуха не было. То был самый жаркий май за сто лет.

— Они там как в трамвае: стоят, а не сидят! Единственное спасение — купить у вертухая ведро воды и облиться. Искупаться, — пояснил СН.

Господи, даже ночью, одна в огромной квартире, я не знала, куда деться от духоты! Вдруг я услышала тихий шелест босых ног — это Митя шел босиком по коридору. Я полежала, сжавшись, потом пошла на кухню. Митя, полупрозрачный, стоял у крана и ловил мутной ладошкой капли, но капли пролетали сквозь нее. Я закричала.

Наутро я была у тюрьмы. Потрогала рукой стену — кирпич горячий! Пышет, как печь! Угодил, как Жихарка из сказки, в русскую печку! Но Жихарка хоть упирался ручками и ножками, расставлял их, а этот сложил лапки!

Через комки грязного желтого пуха, иногда намотанного на «пули», свернутые в трубку послания с пластилином на конце, которые выплевывали в трубку из-за стены, я прошла по тротуару и, оглядевшись направо-налево, перешла напротив и стала у разогретой гранитной набережной в условленную точку. Похоже, Мите действительно нужна помощь, раз... явился. Прозрачные тела, говорят, легко перемещаются... у не совсем живых?

Но может, еще не поздно? Я держала в потном кулачке ЭТО. Сейчас подъедет — по договоренности — Станислав Николаевич и, может быть, передаст Мите? Хотя бы на время, прежде чем заграбастать себе? Звездочка лейтенанта Зорина впивалась в крепко сжатый кулак. Придется разжимать. Было не вздохнуть! Тучи хмуро и неподвижно застыли над тюрьмой, над Невой, над гранитным Большим домом за водной гладью... и ни капли уже больше месяца, ни глотка свежего воздуха — лишь сладкий угар машин. Видно, Митя уже не мог устоять в камере, упал... Но не умер? Почему же он явился ко мне?

Заскрипел тормоз. Шикарный белый «мерс»! Неужто СН уже поддался коррупции и ездит на «мерсе»? Дымчатые стекла долго и задумчиво отражали мой облик, потом дверца распахнулась, и выступила нога сорок пятого размера.

— Ну, ты, красавица! — высовываясь, просипел Михалыч. — Ты бы хоть... поскромнее немножко оделась, идя сюда... А то вся тюрьма небось дрочит, глядя на тебя.

— Думаю, им сейчас не до этого. Жить не хочется, — проговорила я.

Михалыч заинтересованно вылез, пораженный, видимо, моим знанием тюремной действительности.

— Знаешь, что ли, каково там? Одному другу тут... привез харч. Могу и твоему Митьке что хочешь передать.

Я разжала кулак и протянула звездочку.

— Пулей, что ли, ее? — задумчиво произнес Михалыч, разглядывая звездочку на своей ладони.

Потерявший всякую бдительность Станислав Николаевич опоздал на целых полчаса, и, когда он подъехал, все уже произошло.

Сначала я провожала взглядом Михалыча, потом считала вслух... Что, интересно, я считала? И вот — я видела чудо в первый раз — тучи стали скапливаться над тюрьмой, словно нанизываясь на огромную кирпичную трубу... Они густели, синели, а вдали, словно из-под стянутого одеяла, засинело небо — все тучи сгрудились здесь, словно труба кочегарки обратно втягивала свой дым.