Евангелие от Магдалины - [31]

Теперь нашей любовной парой тоже пытаются расколоть орех!

Будда из мыльного камня, Индия, V век н. э.

Помню и Будду — дымный, прозрачный, словно растворяющийся.

Реликварий с изображением распятия, лиможская эмаль, IX век н. э.

Выпуклое блюдо, желто-зеленое, Венера с играющими ангелами, Бернард Палисси, XVIII век.

Лампа, с поднимающейся по ножке лампы статуэткой ящерицы, Бернард Палисси, Франция, XVIII век.

Камея — Иосиф и братья, сардоникс, Флоренция, XV век. Это она, если не ошибаюсь, носила в перстне.

Прекрасная Лаура, камея, сардоникс, Флоренция, XV век. Это тоже в перстне.

Дельфтское блюдо бело-синее, XVII век, фаянс, кобальт.

Продолжение списка читала уже быстрей... Ничего особенного!

— Нет. Ничего такого сказать не могу. По-моему, Мара в последнее время относилась с особенным пиететом только к рюмашкам! — Я вернула ему список.

Неужели они не знают, что есть Жезл Силы?

— Ну что ж. — Вздохнув с разочарованием, он вернулся к последнему аргументу — Митиному письму:

«...еще кстати, нечаянная радость! Знаешь, кого я здесь встретил? Р. Т.! На радостях, вспомнив с ним нашу бурную молодость и Солнечное, пытались с ним играть во время прогулки в регби — но защита оказалась слишком тренированной. В результате мы с ним очутились в одной камере вдвоем, довольно надолго. Пока азарт не остыл, продолжали соревноваться: по очереди читали стихи — сперва наши, потом заграничные. Трое суток подряд, пока не охрипли...»

— Да, — сухо проговорил СН, складывая и передавая мне письмо и пряча в пиджак очки. — Печально! Вы, конечно, догадываетесь, что это за «камера на двоих»? Штрафной изолятор! В день кусок хлеба и стакан воды. Помещение не отапливается. — Он кашлянул. — А может быть, вы не знаете, кто такой Р. Т.? — спросил СП.

Знаю, увы! Давний друг Мити Рудик Тихомиров! Гениальный физик, красавец, регбист! Помню, как они с Митей на пляже таранили защиту! «Я — форвард таранного типа», — шутливо говорил о себе Рудик.

Красавец, гений, весельчак. Премии, поклонницы, международные академии! И вдруг сцепился с властями. Незаконно уволили его лаборанта. Рудик вступился. И, как говорится, слово за слово! И вышел с плакатом. Четыре года в Сибири. Потом вернулся, снова вышел с плакатом, и снова — в тюрьме! Но не зря он страдал: жизнь медленно, но менялась. Теперь уже люди ходили с любыми плакатами, и их уже не сажали. И все были уверены, что суд, который скоро должен состояться, оправдает Тихомирова... Если раньше его не убьют.

— Кстати, вы знаете, что там за «регби» приключилось у них? — СН тяжело вздохнул. — Я случайно оказался в курсе. Каждый поступающий в следственный изолятор дает подписку, что он уведомлен о том, что в проволоку, окружающую территорию, пропущен ток высокого напряжения, опасный для жизни. Тихомиров и по странному стечению обстоятельств ваш муж (хотя они тогда еще и не виделись) отказались это подписать. Сочли это, видите ли, нарушением какой-то там международной конвенции. И в общем, встретившись на прогулке и, видимо, предварительно сговорившись, пытались «протаранить» охрану и коснуться проволоки! Как это прикажете понимать? — СН, отдав мне письмо окончательно, мял пальцами усталые закрытые глаза. Потом снова открыл их и глянул, как ему думалось, мне в душу. — Мы гуманно относимся к человеку, если он оступился. Но если он встает в ряды противников нашего строя, тут мы беспощадны! — СН даже выпрямился, насколько позволяла машина. — Вы домой? — Он счел уместным закончить беседу.

— Нет, почему же. В офис.

— Я отвезу вас, — вздохнул он.

Он довез меня до гордого здания Военгидромета на берегу Невы. Каменный летчик, стоящий у входа, снова покосился — надо подправлять.

— Подумайте, — проговорил он. — А то свобода, за которую так яростно борются ваши, уже дает свои плоды! Деньги не приходят — бывают дни, когда хлеба заключенным не на что купить! Да и я боюсь, до них доберутся... они, знаете ли, не любят «политиков»!

— Вашими молитвами! — проговорила я и вышла.

Насчет уголовников. В тот же день я заехала в офис к Михалычу. Он пощелкал своими пальцами-бревнами по клавишам, посмотрел на экран:

— Ну да. Квартирка ваша в «горячий список» перешла. Уже и в газетах предлагается! Вот текст: «...шесть комнат... окна на тихий Крюков канал».

Шесть комнат? Значит, нас с Марой уже «объединили». Это пугает.

— Все правильно? — Михалыч поднял свои красненькие, кровавенькие глазки.

— Почти. За исключением того, что мы еще живы!

— Ну, это не проблема, особенно в тюрьме. Еще вопросы?

Гуня был гордым и принципиальным. Он сидел в позе лотоса в окружении своих, тоже медитирующих, учеников и был крайне недоволен, когда я вырвала его из этого блаженства.

— Его там убивают! — сказала я.

Гуня пренебрежительно глянул на меня и «загунил» (за что он и получил свое прозвище):

— Какие вульгарные, низменные слова ты произносишь. Слушая тебя, я не могу даже поверить, что мы когда-то были духовно близки!

— Физицки, только физицки! Духовно не были!

— То, что происходит с Митей, элементарно, и говорить о каких-то там убийствах — значит вставать на точку зрения необразованного плебса. Просто, видимо, там окружают его какие-то самоучки, считающие себя жрецами, и пытаются провести обряд духовной инициации — хотя, видимо, ни у них, ни у Мити не имеется для этого ни малейших оснований. Нечто подобное происходило со жрецами и инициируемым в Древнем Египте, но там это было на действительно высшем уровне!