Евангелие от Магдалины - [32]

— А что это — «инициация»? — похолодев, спросила я.

— Жрецы укладывали инициируемого, то есть человека, достигшего высочайшего уровня духовного развития, в саркофаг — специальное сооружение, которое использовалось не для похорон усопших, а для инициации! Это поняли лишь недавно. Такой «саркофаг без покойника» стоит, например, в Великой Египетской пирамиде в Гизе, и вульгарные материалисты до сих пор ломают свои тупые головы: где же покойник? В нем никогда не лежал покойник — только инициируемый! Жрецы по команде окружали инициируемого и лишали его дыхания. Душа как бы в момент смерти слушается жреца, ее выпустившего, подобно воздушному змею на нитке, и направляется им в те области высших тайн, которые интересуют жреца. Поскольку в астрале нет понятия пространства и времени, душа может побывать в любой точке мгновенно и, обогатившись любыми знаниями, вернуться. В этом и состоял смысл инициаций, проводимых жрецами. Но часто нить обрывалась, и душа улетала навсегда!

Все ясно! «Мы гоняли вчера голубей», завтра душу загоним в полет!

— И не втягивай меня в политику, в этот низший уровень сознания! — брезгливо проговорил Гуня.

Тут я хотела ему сказать, что втягивала его не в политику, а в чисто уголовное дело в обычной тюремной камере... Но это наверняка показалось бы ему слишком низменным — и я промолчала.

Неожиданно позвонил Дженкинс, Митин американский коллега, спросил, не нужна ли помощь. Да, страшные люди поспешают к Мите. Видно, смерть и вправду близка.

Помню, как мы прилетели с Митей в Нью-Йорк на спецсессию ООН, посвященную чистоте планеты, ликвидации вооружений, особенно самых позорных для человечества: химического, психотронного, метеорологического... чтоб больше никаких торнадо!

С их военного аэродрома мы проехали через город-каньон Манхэттен к скучной, официальной Первой авеню с высоким стеклянным ящиком-зданием ООН на берегу дымной Ист-Ривер.

Американцы не любят пускать пыль в глаза, все у них просто и примитивно: прямо напротив здания разгружалась баржа, и какая-то мелкая пыль, вроде бы известь, струилась по ветру. Если и пыль в глаза, то только в буквальном смысле.

Усталые, мятые, мы вылезли из автомобиля у знаменитой ооновской скульптуры «Взорванный шар». Нас встретил хмурый русский. Его глазки-буравчики ввинтились в меня.

— Ну, думаю, девушку мы пожалеем... Ты кто — переводчица?

Да. Переводчица. Денег.

— Переводчиц, слава богу, у нас хватает. Иди. Вот тебе адрес, — накорябал на бумажке, — нашей служебной квартиры. Ключ внизу, у дежурной. Давай!

Друзья мои оказались за стеклянной стеной — и я увидела, как огромный негр-полицейский ошлепывает бока Мити громадными, удивительно светлыми ладонями, заставив Митю задрать руки вверх.

Я еле успела прибрать в пыльной казенной квартире, как ввалились мои, злобные и поддатые, да еще и с бутылками. С ними прибыли американские коллеги... бывшие коллеги? Точнее, «бывшими» теперь были наши. Тучный, лысый Кокс и статный, седобородый, похожий на викинга из мифов Дженкинс. Какой-то тревогою повеяло на меня, когда он вошел. Как человек ставит ноги, двигает пальцами... это абсолютно неповторимо у каждого — и абсолютно все у него, абсолютно, мне знакомо, хотя я была уверена на двести процентов, что никогда его не видела в этой жизни. Нечто похожее бывает во сне, когда ты видишь, как что-то ужасное происходит у тебя дома, и в то же время ты не можешь объяснить, откуда ты знаешь, что это у тебя дома, — ни мебели, ни лиц! Так и тут — абсолютно достоверное ощущение знакомости при полном, пугающем отсутствии каких-либо реальных объяснений. Да, непростые люди занимаются этим делом, которое сегодня запретили в ООН. Не только плохую погоду они делали, но и что-то еще с сознанием и с жизнью. Какой близнец Дженкинса — из какой-то моей тайной, подспудной жизни — меня мучил и почему я так сейчас боюсь этого статного, красивого старика?!

— Да, — разливая, говорит веселый Кокс. — Наше правительство тоже нередко бросает нас на растерзание... но так, чтобы, как ваше, бросить совсем! Такого у нас не будет никогда!

Мы торжественно — неизвестно, правда, за что — выпили.

Они церемонно проводили нас в аэропорту, в уютном зальчике их тайного ведомства мы на наш самолетик проходили без контроля. И это чуть было не погубило нас. Дженкинс сделал подарки: мужчинам — футболки, мне — пеструю баночку пепси и транзистор. Улыбаясь, Дженкинс включил транзистор, и баночка вдруг завихлялась в ритме шейка.

Мы висели над Гренландией — мрачные горы тянули к нам острые пики, как вдруг сиденье подо мной словно исчезло.

Зажглось: «Не курить! Пристегнуть ремни!»

Но вряд ли кому-то хотелось курить: мы падали!

Я вырубилась, потом снова очнулась. Митя и Цыпин, скорчившись в проходе, курочили мою баночку пепси: Цыпа в черных резиновых перчатках удерживал ее, а Митя бил ее десантным ножом. Потом ее удалось разломить, и они стали вытаскивать из нее какие-то бесконечные блестящие «бусы». Самолет снова ухнул вниз, я снова вырубилась.

«Вытащило» меня ровное, мерное жужжание двигателя. Митя, утирая запястьем пот, сидел рядом — пальцы его были окровавлены.