Евангелие Достоевского - [54]

Похороны Ф. М. Достоевского. Рис. В. Порфирьева. 1881 г.

Родные и друзья на могиле Достоевского. Фотография 1881 г.

Достоевского похоронили на кладбище Александро-Невской лавры. На надгробном памятнике начертали слова, которые он выбрал эпиграфом к роману «Братья Карамазовы»: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12:24).

Могила Ф. М. Достоевского

Послесловие

Спустя месяц после кончины Достоевского был убит террористами император-Освободитель Александр II. Россия скатывалась в пропасть безверия, нигилизма и революционной бесовщины. Происходило то, против чего горячо и страстно предостерегал Достоевский. Россия не прислушалась к своему пророку: она выбрала революционный путь и заплатила за этот выбор миллионами жизней. На долгие десятилетия сияющий лик Христа был вычеркнут из народной памяти.

Покушение на императора Александра II. 1881 г. Гравюра, XIX в.

По словам Владимира Соловьева, главной идеей, которой служил Достоевский, «была христианская идея свободного всечеловеческого единения, всемирного братства во имя Христово. Эту идею проповедовал Достоевский, когда говорил об истинной Церкви, о вселенском православии, в ней же он видел духовную, еще не проявленную сущность русского народа, всемирно-историческую задачу России, то новое слово, которое Россия должна сказать миру… Христос не был для него только фактом прошедшего, далеким и непостижимым чудом… Истинное христианство не может быть только домашним, как и только храмовым, – оно должно быть вселенским, оно должно распространяться на все человечество и на все дела человеческие. И если Христос есть действительно воплощение истины, то Он не должен оставаться только храмовым изображением или же только личным идеалом: мы должны признать Его как всемирно-историческое начало, как живое основание и краеугольный камень всечеловеческой Церкви. Все дела и отношения общечеловеческие должны окончательно управляться тем же самым нравственным началом, которому мы поклоняемся в храмах и которое признаем в своей домашней жизни, то есть началом любви, свободного согласия и братского единения. Такое вселенское христианство исповедовал и возвещал Достоевский».

А. Иванов. Явление Христа народу

Интерьер музея-квартиры Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге

Этот идеал не был им сочинен или придуман: он выстрадал его всей своей многострадальной жизнью. От детской веры через увлечение ложными идеалами и учениями в молодости – вновь к вере, но уже зрелой и осмысленной, закаленной скорбями и испытаниями: таков был путь великого писателя. И Евангелие было для него путеводной звездой, а сияющая личность Христа всегда стояла перед его духовным взором. На эту личность он указывал современникам и потомкам в своем собственном Евангелии – и прежде всего в романах «великого пятикнижия».

Христианское мировосприятие Достоевского подвергалось критике уже при его жизни. Либералы не прощали ему настойчивую проповедь христианской нравственности, резко негативное отношение к атеистическому социализму, революционному движению.

Но и в стане консерваторов не все были довольны им. С резкой критикой обрушился на него писатель и публицист Константин Леонтьев. Ему не нравилось, что Соня Мармеладова только читает Евангелие, а «молебнов не служит, духовников и монахов для совета не ищет; к чудотворным иконам и мощам не прикладывается». И в «Братьях Карамазовых», по мнению Леонтьева, «монахи говорят не совсем то или, точнее выражаясь, совсем не то, что в действительности говорят очень хорошие монахи и у нас, и на Афонской горе, и русские монахи, и греческие, и болгарские». В романе «как-то мало говорится о богослужении, о монастырских послушаниях; ни одной церковной службы, ни одного молебна».

К. Леонтьев

Леонтьев называл христианство Достоевского «розовым» и «сентиментальным». Полемизируя с Достоевским, он писал: «Не полное и повсеместное торжество любви и всеобщей правды на этой земле обещают нам Христос и Его апостолы, а, напротив того, нечто вроде кажущейся неудачи евангельской проповеди на земном шаре, ибо близость конца должна совпасть с последними попытками сделать всех хорошими христианами… Терпите! Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственная возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите… Помните и то, что всему бывает конец… А если будет конец, то какая нужда нам так заботиться о благе будущих, далеких, вовсе даже непонятных нам поколений?.. На что эти младенчески болезненные мечты и восторги? День наш – век наш! И потому терпите и заботьтесь практически лишь о ближайших делах, а сердечно – лишь о ближних людях: именно о ближних, а не о всем человечестве».

Достоевский в своих записных тетрадях успел отреагировать на эту критику, в частности на идею о том, что «не стоит добра желать миру, ибо сказано, что он погибнет». «В этой идее есть нечто безрассудное и нечестивое, – пишет Достоевский. – Сверх того, чрезвычайно удобная идея для домашнего обихода: уж коль все обречены, так чего уж стараться, чего любить, добро делать? Живи в свое пузо». В нападках Леонтьева Достоевский видит прежде всего зависть: «Тут, кроме несогласия в идеях, было сверх того нечто ко мне завистливое. Да едва ли не единое это и было».