Евангелие Достоевского - [51]
Вот он – тот «сияющий образ Христа», который Достоевский искал всю жизнь, вот Он «пресветлый лик Богочеловека», вот «Его нравственная недостижимость, Его чудесная и чудотворная красота». Перед входом в Севильский собор Христос исцеляет слепого, воскрешает девочку, тихо произнося слова, в Евангелии запечатленные на арамейском языке: «Талифа куми» («Девочка, встань»). И это единственные слова, которые Христос произносит в сочинении Ивана Карамазова.
Далее на сцене появляется девяностолетний старик, кардинал Великий инквизитор, который приказывает арестовать Христа. Начинается Его разговор со Христом, в чем-то напоминающий допрос Христа у римского правителя Понтия Пилата, когда Пилат задавал Ему много вопросов, а Он «не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился» (Мф. 27:14). Разница между Пилатом и инквизитором заключается в том, что первый ждал ответов от Иисуса, а второй не ждал. Он выступает как обвинитель, и его речь – это монолог, не предполагающий ответа.
Воскрешение дочери Иаира. Старинная литография
В споре между Христом и дьяволом Великий инквизитор стоит на стороне дьявола. Он считает, что Христос ошибся, отвергнув три искушения, и что в долгосрочной исторической перспективе христианство потерпит поражение. Ты не захотел превратить камни в хлебы, чтобы не отнять у людей свободу, – говорит он Христу, – «ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами?» Но «пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. “Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!” – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня».
Достоевский не любил католичество, критиковал Римскую Церковь за то, что она увлеклась земным могуществом, забыв о Царстве Небесном. Европейский социализм он считал порождением католичества. В «Дневнике писателя» за 1877 год читаем: «Римское католичество, продавшее давно уже Христа за земное владение, заставившее отвернуться от себя человечество и бывшее таким образом главнейшей причиной матерьялизма и атеизма Европы, это католичество естественно породило в Европе и социализм. Ибо социализм имеет задачей разрешение судеб человечества уже не по Христу, а вне Бога и вне Христа, и должен был зародиться в Европе естественно, взамен упадшего христианского в ней начала, по мере извращения и утраты его в самой Церкви Католической. Утраченный образ Христа сохранился во всем свете чистоты своей в Православии».
Эти же мысли Достоевский развивает в «Братьях Карамазовых», вкладывая в уста ученого иеромонаха Паисия слова о том, что «по иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, Церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, – и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а напротив государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь Церковью и ничем иным более».
Мысли отца Паисия в данном случае отражают представление самого Достоевского об особой миссии России и Русской Церкви, которое сложилось у него не без влияния Владимира Соловьева. Если Римская Церковь, по представлению Достоевского, восприняла на себя функции государства и тем самым подготовила путь к торжеству науки, рационализма и атеизма, то в России возможно постепенное поглощение государства Церковью и установление такого порядка, при котором в центре человеческого бытия будет Христос и Его духовно-нравственное учение.
А. С. Хомяков. Фотография Бергнера. 1864–1869 гг.
В своем отношении к католичеству Достоевский был близок к славянофилам, в частности А. С. Хомякову. Однако острие критики Достоевского в «Великом инквизиторе» направлено не на католичество, а на атеистический социализм, основанный на представлении о возможности построения человеческого счастья без Бога, без духовно-нравственных ценностей, на основе одного только «хлеба» – материального благополучия и довольства, купленного ценой потери свободы. И под Вавилонской башней здесь понимается социалистический общественный строй, который декларирует материальное благополучие в качестве основной ценности и отвергает Бога как Источник высшей нравственности.
Человек не создан для свободы, считает инквизитор, «нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается». Дай человеку материальное благосостояние, накорми его, «и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба».
Достоевский верил, что в восточном православии более сохранилась христианская свобода, чем в западном католичестве. Тут было с его стороны преувеличение. Он часто бывал несправедлив к католическому миру, который невозможно признать целиком захваченным духом антихристианским. И он не хотел видеть уклонов и срывов в мире православном. В византизме, в императорской теократии не больше было христианской свободы, чем в папской теократии. Но некоторое преимущество православия перед католичеством в вопросе о свободе он верно подметил. Тут помогает недостроенность православия. Сам же он в своей религии свободы духа выходит за пределы исторического православия и католичества, он обращен к грядущему, в его откровениях о свободе есть что-то пророческое. Но он все-таки плоть от плоти и кровь от крови русского православия. Достоевский открыл, что антихристово начало не что иное, как отрицание свободы духа, как насилие над человеческой совестью. И он до глубины исследует это начало. Христос – свобода, Антихрист – принуждение, насилие, рабство духа. Антихристово начало принимает разные обличья в истории – от католической теократии до атеистического социализма и анархизма.
