Евангелие Достоевского - [46]

В. Готовцев в роли Алеши Карамазова. МХТ. 1910 г.

С первых страниц книги Алеша открывается как евангельский христоподобный идеал. Многое роднит его с князем Мышкиным. Однако Достоевский не наделил его чертами болезненности: в отличие от Мышкина, он не был ни эпилептиком, ни «идиотом» в глазах окружающих. Наоборот, «Алеша был в то время статный, краснощекий, со светлым взором, пышущий здоровьем девятнадцатилетний подросток. Он был в то время даже очень красив собою, строен, средневысокого роста, темно-рус, с правильным, хотя несколько удлиненным овалом лица, с блестящими темно-серыми широко расставленными глазами, весьма задумчивый и по-видимому весьма спокойный».

Достоевский не был бы самим собой, если бы оставил Алешу в монастыре. Сам старец Зосима перед кончиной посылает его в мир: «Не здесь твое место пока. Благословляю тебя на великое послушание в миру. Много тебе еще странствовать. И ожениться должен будешь, должен». И Алеша после смерти старца покидает монастырь, чтобы погрузиться в мир карамазовских страстей, но остаться внутренне непобежденным.

Перед тем, как выйти в мир, Алеша у гроба старца переживает некое духовное событие, описанное в главе «Кана Галилейская». Здесь Достоевский пользуется своим излюбленным приемом: нанизывает событийную канву романа на евангельский сюжет. Поздно вечером Алеша входит в келью старца Зосимы, где лежит его тело. Над ним читается Евангелие – рассказ о том, как на браке в Кане Галилейской Иисус претворил воду в вино (Ин. 2:1–11). Алеша становится на колени, начинает размышлять о рассказе и постепенно погружается в сон. Во сне ему является почивший старец с сияющими глазами, который теперь находится в раю. Он поднимает Алешу с колен и, показывая на собравшихся гостей, говорит: «Веселимся, пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей?» И затем показывает на Христа, Который сияет, как солнце: «Не бойся Его. Страшен величием пред нами, ужасен высотою Своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду в вино превращает, чтобы не пресекалась радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже на веки веков». Алеша, уснувший, стоя на коленях, просыпается, стоя на ногах.

Чтобы понять эту сцену, нужно принять во внимание глубокий символизм, с которым в православном богослужении связан рассказ о браке в Кане Галилейской. Этот рассказ воспринимается как прообраз Литургии, на которой хлеб и вино действием Святого Духа претворяются в Тело и Кровь Христа. Литургия – это брачный пир. На него Христос призывает Своих избранников. Здесь они через Причастие соединяются с Ним духовно и телесно. Но одновременно Литургия – это и прообраз того райского блаженства, в котором пребывают те, кто при жизни соединились со Христом. Там они пьют «новое вино» благодати Божией.

Брак в Кане Галилейской (фрагмент). Афон, монастырь Дионисиат. XVI в.

Алеша выходит на свежий воздух, и здесь то мистическое переживание, которое началось у гроба старца, продолжается: «Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд. С зенита до горизонта двоился еще неясный Млечный Путь. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною… Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю. Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и обливая своими слезами… О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны… Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, “соприкасаясь мирам иным”. Простить хотелось ему всех и за все и просить прощения, о! не себе, а за всех, за все и за вся… Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его… Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом…»

Здесь Достоевский описал особый духовный опыт – момент благодатного просветления, которое испытывает человек, когда его ощутимым образом посещает Бог. Вероятно, Достоевский делится здесь собственным опытом, потому что просто придумать, сочинить подобного рода эпизод писатель не мог бы, если бы не пережил его сам.

Впрочем, у этого рассказа мог быть и литературный прообраз. В одном из своих сочинений преподобный Симеон Новый Богослов, византийский писатель-мистик начала XI века, рассказывает о том, как он в молодости был послушником у одного старца и как во время ночной молитвы он перенесся в иной мир, где его осиял небесный свет: «Однажды, когда он стоял и произносил “Боже, милостив буди ми, грешному” скорее умом, чем устами, внезапно явилось сверху обильно Божественное осияние и наполнило все место. Когда это произошло, юноша перестал сознавать себя и забыл, был ли он в доме и находился ли под крышей. Ибо отовсюду видел он только свет… Всецело пребывая в нематериальном свете и, как казалось, сам сделавшись светом и забыв обо всем мире, он преисполнился слез, несказанной радости и ликования. Потом на небо взошел ум его и другой свет увидел – ярче того, который был поблизости. Неожиданно явился ему, стоя близ того света, вышеупомянутый святой и равноангельный старец…» Когда видение кончилось, юноша пришел в себя, и вскоре возгласил петух: ночь прошла незамеченной.