Этот Вильям! - [21]
Вот в какой ситуации находился Роберт. В соперничестве за Филиппу он проигрывал. Он не мог состязаться с Клодом в светскости и в рассказах о доблести. Хоть он и дежурил в центре, о своей доблести он мог поведать разве что живописуя игру в дротики, или напряженные моменты шашечных сражений, или овладение техникой раскладывания трудных пасьянсов. Более того, грубые выпады Роберта в адрес соперника лишь раздражали Филиппу, в то время как насмешливые замечания Клода в адрес «нашего достойного юного героя из Центра противовоздушной обороны» выставляли Роберта перед Филиппой в несколько смешном виде, и, разумеется, сделать это было нетрудно.
Вильям, рассмотрев ситуацию со всех сторон, пришел к выводу, что брату здесь не очень-то поможешь. Он чувствовал превосходство Клода, потому что Роберт никогда не совершал таких смелых поступков, как Клод. Вильям предпринял слабую попытку исправить ситуацию, предложив сочинить несколько героических поступков для Роберта, но наткнулся на столь свирепый отпор что решил отстраниться от всего этого дела.
— Хорошо, — сказал он сдержанно, — если не хочешь, чтобы я помог тебе, я не буду.
— Да уж, конечно, не хочу, — сказал Роберт. — Меньше всего на свете я бы этого хотел. Помог! Я пока еще не слышал, чтобы ты хоть кому-то помог.
— Хорошо, — сказал Вильям сдержанно. — Я только хотел придумать несколько историй, где ты тоже спасаешь людей и побеждаешь диких животных и всякое такое. Бьюсь об заклад, я мог бы так же хорошо все рассказать, как он. Бьюсь об заклад, она была бы о тебе более высокого мнения. Понятно же, что она не может быть о тебе высокого мнения, раз ты никого не спасаешь. А он спас кучу народа. Ведь когда ему было всего пять лет, он вбежал в горящий дом, куда пожарный побоялся войти, чтобы спасти своих гусениц, а в прошлом году он…
— Заткнись, — сказал Роберт сквозь зубы.
— Хорошо. Но повторяю, все чего я хочу, — это помочь тебе. А если ты захочешь подарить мне каску за то, что я тебе помогу, я не возражаю. В магазине продается очень хорошая, она стоит шиллинг и шесть пенсов, а есть еще другая, которая стоит шиллинг, есть и за шесть пенсов. Смотри, за шиллинг я расскажу ей, что ты спас пять человек от льва, и за шестипенсовик расскажу, что ты спас двух утопающих.
Роберт, сердито нахмурившись поверх газеты (которую он держал вверх ногами), тяжело вздохнул, но не сказал ни слова.
Вильям тоже помолчал.
— Ну, Роберт, смотри, — сказал он наконец с подкупающей рассудительностью. — Я не хочу брать с тебя дорого. Пенни тоже сгодится. Смотри, за пенни я расскажу ей, что ты спустился в пропасть и спас собаку, которая застряла среди камней, гоняясь за кроликами (он-то спас много собак). Или что ты вскарабкался на трубу, чтобы спасти трубочиста, который застрял там. Или как ты сразился со стадом диких животных, которые напали на несчастного старика. Я не хочу быть жадным. Любую историю я расскажу ей за пенни. Я расскажу ей, — на него вдруг нашло вдохновение, — семь историй за шестипенсовик. Так что одну тебе дарю. И еще я сочиню особенно интересную, о том, как прорвало плотину или что-то в этом роде…
Роберт смял газету и, взбешенный, решительно встал.
— Если ты только посмеешь упомянуть при ней мое имя, паршивец, — сказал он, — я сверну твою немытую шею.
С этим он и удалился, оставив Вильяма в полнейшем негодовании.
— Наглость какая! — пробурчал тот, проведя рукой по своей оклеветанной шее. — Я мыл ее вчера и позавчера! Я не мыл ее только сегодня утром, потому что поздно встал. К тому же она остается чистой много дней после мытья. Я проверял. Бьюсь об заклад, она такая же чистая, как у него. А я теперь не стану ему помогать, пока он меня не попросит.
Придя к такому решению, он направил свою энергию на занятия, которые стали возможны только с началом войны. Пожалуй что, «разбойникам» война принесла и кое-какие преимущества. Внимания взрослых к детям поубавилось, действие многих правил приостановилось, дисциплина ослабла.
— Заботьтесь о себе сами, — говорили родители, у которых появились различные новые обязанности. — Сейчас нет времени возиться с вами.
Вот так «разбойники» открыли для себя преимущества затемнения. Конечно, им не полагалось во время затемнения находиться на улице, но родители каждого думали, что их сын в безопасности в доме родителей другого, так что друзья беспрепятственно шастали по погруженной во тьму округе, захваченные новизной ощущений. Они выслеживали друг друга; они выскакивали из-за деревьев, пугая прохожих; толкали друг друга в кювет; по нескольку раз за вечер они чуть не попадали под машины, что едва не становилось причиной сердечного приступа у водителей.
Спустя примерно неделю после разговора с Робертом друзья болтались на дороге и чувствовали, что запас идей у них иссяк.
Они толкались, гонялись друг за другом по полю, теряли друг друга в кромешной тьме и находили, попытались испугать почтальона, но взамен получили по затрещине и наконец принялись весьма искусно подражать сигналу воздушной тревоги, после чего из нескольких домов раздались угрозы, что утром обо всем станет известно их отцам.
