Этот прекрасный мир - [63]
Экстаз, как мы знаем, не является состоянием постоянным. Это опыт, который позволяет пройти через радикальную трансформацию, плодотворную метаморфозу, обновление. Человек, который с Богом, видит Бога и с ним говорит, он возвращается в мир реальности полностью измененным. Посредством своего опыта он в свою очередь изменяет реальность. Он вкладывает, так сказать, в нее больше Бога. Так что жизненные проблемы, мучившие нас вчера, для нас более не существуют. Перед нами теперь встают другие, более трудные. Перед нами всегда и везде – проблемы. Каждая новая Утопия помещает нас в новый ад. Пропасть ширится и углубляется. Изоляция становится более интенсивной.
Пример жизни мистиков учит тому, что прогресс и направленность – это вещи совершенно разные. За идеей прогресса, идеей неверной, лежащей в основе всех цивилизаций – потому они все и рушатся, – лежит понятие победы над Природой. Но ни прогресс, ни направленность не дают нам выхода. Впрочем, по сути, его и не существует. Мы должны принять эту дилемму, если принимаем жизнь вообще.
Герман Рид в заключительных строчках его «Введения» в «Сюрреализме» говорит о «ренессансе чуда». Эту фразу я хотел бы поместить рядом с высказыванием Поля Элюара о том, что «вызов не обречен заранее». Чудо и вызов! Эти дионисийские концепции возвращены нам на пути следования в ночь Подсознания. Дневное лицо мира невыносимо, это, возможно, верно. Но маска, которую мы носим и через которую видим реальный мир, – кто ее на нас нахлобучил? Разве не сами мы вырастили ее на своем лице? Маска неизбежна, мы не можем встречать мир обнаженными. Мы движемся по желобам, ранее формальным табу, а ныне условностям. Следует ли нам отбросить маску, ложное дневное лицо мира? Да и сможем ли мы это сделать, если осмелимся. Я считаю, что на такое способен только безумец – ведь какова цена! Вместо обычного гибкого желоба, по которому движется человек и который более или менее надоедает, он включается в жесткую матрицу, которая зажимает и заключает. Человек полностью теряет связь с реальностью, говорим мы о сошедшем с ума. Но освобождается ли он тем самым? Что считать тюрьмой – реальность или анархию? И кто тюремщик?
«По сути, – пишет Амьель[114], – мы создаем для самих себя наших собственных духовных монстров, химер и ангелов; мы объективируем то, что тревожит нас изнутри. Для поэта все чудесно, для святого все божественно, для героя все громадно и велико, а для низменных грязных душ все никудышно, ничтожно, безобразно и плохо. Дурной человек сам создает свою обитель демонов, художник – Олимп, возвышенная душа – Рай, то есть что-то, предназначенное только для себя. Мы все визионеры, и то, что мы видим, это воплощения наших душ в вещах…»
Для поэта чудесно все! Да, чем больше вы поэт, тем более чудесным становится все. То есть не только жизнь, то, что будет, не только то, что неизвестно и лишь туманно угадывается, не идеальное, еще не истинное, прекрасное, сумасшедшее, но что уже есть здесь и сейчас, поток жизни, мертвые и живые, все общее, грязное, ничего не стоящее, безобразное, скучное, все, все, потому что трансформация ви`дения меняет для нас сам аспект мира. Сюрреалисты продемонстрировали возможности чудесного, скрывающегося в общем. Они проделали это при помощи сопоставления. Ведь эффект их странных преобразований и сопоставлений разных вещей направлен на то, чтобы освежить ви`дение. Ничего больше! Для человека живого нет необходимости переустраивать предметы и условия мира. Ви`дение предшествует установке и переустановке. Мир не черствеет. Своими произведениями каждый великий художник переутверждает его. Художник – противоположность политика, реформатора, идеалиста. Художник не лудит дырки на вселенной, он пересоздает ее, исходя из собственного опыта и понимания жизни. Он знает, что трансформация должна исходить изнутри, и направляет ее вовне, а не наоборот. Мировая проблема есть проблема самости. Мировая проблема – это проекция проблемы внутренней. Это процесс экспроприации мира, превращения в Бога. Стремление к границе, расширение самости, вот что истинно творит чудо. Ни власть, ни знание здесь ни при чем. Только ви`дение.
Естественно, что чрезвычайное значение, которое сюрреалисты придают чудесному, исходит из реакции на уродливую, карликовую гармонию, которую ставило перед собой целью французское искусство. В поддельном эллинизме французской культуры чувства чудесного, магического, восторженности, ужасного, тайны были обречены на исчезновение. Во Франции «лживая маска культуры», о которой говорит Ницше, стала реальностью, она уже перестала быть маской. Используя ритуальные и церемониальные начала менее жестко и менее утонченно, чем китайцы, французы тем не менее подошли к ним ближе по духу, чем любая другая европейская нация. Французская жизнь стала более стилизованной. Ее ритм утерял живость, он омертвел. Культура более не сохраняла витальность… она стала гнить. И французы, надежно заключенные за стеной культуры, загнивают. Вот почему, как мне кажется, каждый отдельный француз, на поверхностный взгляд, обладает большей витальностью, чем окружающие их страну соседи. В каждом по отдельности французе проявляет себя культурная матрица. Чтобы убить француза, вам сначала придется убить культуру, которая произвела его. Такого не наблюдается больше нигде в Европе. У всех других матрица уже сломана, и запах, исходящий из нее, – это испарения аморфной, анонимной культуры, которая уже погибла. Быть хорошим европейцем ныне означает стать полиглотом, кочевым культурным никем. (Гёте был последним хорошим европейцем.)
«Тропик Рака» — первый роман трилогии Генри Миллера, включающей также романы «Тропик Козерога» и «Черная весна».«Тропик Рака» впервые был опубликован в Париже в 1934 году. И сразу же вызвал немалый интерес (несмотря на ничтожный тираж). «Едва ли существуют две другие книги, — писал позднее Георгий Адамович, — о которых сейчас было бы больше толков и споров, чем о романах Генри Миллера „Тропик Рака“ и „Тропик Козерога“».К сожалению, людей, которым роман нравился, было куда больше, чем тех, кто решался об этом заявить вслух, из-за постоянных обвинений романа в растлении нравов читателей.
Генри Миллер – классик американской литературыXX столетия. Автор трилогии – «Тропик Рака» (1931), «Черная весна» (1938), «Тропик Козерога» (1938), – запрещенной в США за безнравственность. Запрет был снят только в 1961 году. Произведения Генри Миллера переведены на многие языки, признаны бестселлерами у широкого читателя и занимают престижное место в литературном мире.«Сексус», «Нексус», «Плексус» – это вторая из «великих и ужасных» трилогий Генри Миллера. Некогда эти книги шокировали. Потрясали основы основ морали и нравственности.
Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом».
«Черная весна» написана в 1930-е годы в Париже и вместе с романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» составляет своеобразную автобиографическую трилогию. Роман был запрещен в США за «безнравственность», и только в 1961 г. Верховный суд снял запрет. Ныне «Черная весна» по праву считается классикой мировой литературы.
Секс. Смерть. Искусство...Отношения между людьми, захлебывающимися в сюрреализме непонимания. Отчаяние нецензурной лексики, пытающейся выразить боль и остроту бытия.«Нексус» — такой, каков он есть!
«Тропик Козерога». Величайшая и скандальнейшая книга в творческом наследии Генри Миллера. Своеобразный «модернистский сиквел» легендарного «Тропика Рака» — и одновременно вполне самостоятельное произведение, отмеченное не только мощью, но и зрелостью таланта «позднего» Миллера. Роман, который читать нелегко — однако бесконечно интересно!
Книгу «Дорога сворачивает к нам» написал известный литовский писатель Миколас Слуцкис. Читателям знакомы многие книги этого автора. Для детей на русском языке были изданы его сборники рассказов: «Адомелис-часовой», «Аисты», «Великая борозда», «Маленький почтальон», «Как разбилось солнце». Большой отклик среди юных читателей получила повесть «Добрый дом», которая издавалась на русском языке три раза. Героиня новой повести М. Слуцкиса «Дорога сворачивает к нам» Мари́те живет в глухой деревушке, затерявшейся среди лесов и болот, вдали от большой дороги.
Многослойный автобиографический роман о трех женщинах, трех городах и одной семье. Рассказчица – писательница, решившая однажды подыскать определение той отторгнутости, которая преследовала ее на протяжении всей жизни и которую она давно приняла как норму. Рассказывая историю Риты, Салли и Катрин, она прослеживает, как секреты, ложь и табу переходят от одного поколения семьи к другому. Погружаясь в жизнь женщин предыдущих поколений в своей семье, Элизабет Осбринк пытается докопаться до корней своей отчужденности от людей, понять, почему и на нее давит тот же странный груз, что мешал жить и ее родным.
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».