Этот прекрасный мир - [59]
Безумие тонизирует и вдохновляет. Оно придает здравомыслию еще большую здравость. Единственные, кто не может извлечь из него пользу, это сумасшедшие. Очень часто сюрреалисты создают впечатление, что они безумны весьма здравым образом – что они заражены «брикетированным сумасшествием», как выражается мой друг Лоуренс Даррел, и извлекают его по мере надобности из холодильника.
При взгляде на сюрреалистические произведения таких художников, как Иеронимус Босх, Грюневальд и Джотто, мы замечаем два элемента, которых не хватает в работах сюрреалистов современности: смелости и значительности. Без жизненной смелости не может быть истинного безумия; без здравого скептицизма не может быть настоящей значимости ни в произведении искусства, ни, если на то пошло, в самой жизни. Бретон где-то говорит, что «Колумб мог отправиться на поиски Америки только с безумцами». На самом деле он сказал грустную шутку. Колумб отправился в путь в компании отчаянных, не верящих ни во что людей. Далеко не мечтатели и не фанатики веры, его люди были невежественными, суеверными и алчными. Путешествие представлялось ему рискованным, хотя сама идея такой не была. Это была даже не авантюра. В конечном счете, Колумб вовсе не собирался открывать Америку, он искал кратчайшего пути в Индию.
И еще одно… говорить о сюрреализме неправильно. Сюрреализма не существует; существуют только сюрреалисты. Они существовали в прошлом и будут существовать в будущем. Желание окончить слово на «изм» равнозначно изоляции и выращиванию микроба, это плохой знак. Оно означает неспособность. Неспособность того же рода, что превращает человека в христианина, в буддиста или мусульманина. Человек, полностью поглощенный богом, не верит.
Мне кажется, что сюрреалисты совершают одну очень простую ошибку: они пытаются выстроить Абсолют. Всеми силами своего сознания они провозглашают Подсознанию славу. Они верят в Дьявола, а не в Бога. Они восславляют ночь и отказываются признавать день. Они говорят о магии, но практикуют вуду. Они ждут чуда, но не способствуют его появлению, его родам. Они говорят о введении всеобщей неразберихи, но живут как буржуа. Некоторые кончают самоубийством, но ни один пока что не покусился на жизнь тирана. Они верят в революцию, но лишены настоящего революционного духа.
Это верно, что они выкопали откуда-то интересные старые почтовые карточки и провели несколько интересных спиритических сеансов, они устроили несколько забавных показных мятежей; им удалось издать одно из самых роскошных обозрений, какие когда-либо появлялись в мире; время от времени в их группу включались некоторые из лучших художников мира. Но создали ли они шедевры в музыке, литературе или живописи в качестве сюрреалистов? И удалось ли им удержать в своих рядах хотя бы одну великую фигуру из мира искусства?
Они говорят, что выступают против нынешнего порядка, но подвергалась ли их жизнь опасности из-за совершения ими того или иного поступка… как у Вийона, Рабле, де Сада, Вольтера, упоминая лишь немногих? Почему им позволяют разглагольствовать, не опасаясь ареста? Да потому что власти знают об их безобидности, а они безобидны, потому что лишены смелости, и, не имея смелости, не могут убедить никого, к кому бы со своими призывами ни обращались. У них отсутствует дар общения, или «коммуникации». Иисус умел говорить с людьми, умел говорить с ними и будда Гаутама, и Магомет, и Святой Франциск, и еще масса учителей помельче. Эти люди ничего в себе не таили. Просто каждый из них, независимо от обстоятельств, поступал согласно тому, во что он верил. Каждому из них предстояло сделать откровение, и он делал его. Тогдашнее общество не больше благоприятствовало распространению идей, чем сегодняшнее по отношению к доктрине сюрреализма. Поль Элюар как-то утверждал: «Разум может торжествовать даже в самых гибельных для него обстоятельствах. Ни один вызов не обречен заранее». Поль Элюар доказывает эту истину своей поэзией. Но существует еще кое-что, кроме разума, и это кое-что – все бытие человека, которое он выражает в действии. Беда в несоответствии между велениями разума и действием. Крайнее может проявляться лишь в поведении. Пример движет миром более, чем доктрина. Великие учителя – это поэты действия, и нет разницы, действуют они во имя добра или во имя зла. Есть одна вещь, которую сюрреалисты не устают подчеркивать, и это необходимость поэтичности самой жизни. Что бы там кто-нибудь ни говорил, поэзия по своей сути в общении – она от природы чудесного, а человек единственное существо на земле, воспринимающее чудесное. Это доказывают его религии, искусство, история. Все ценное, что было достигнуто человечеством, было достигнуто, несмотря на разум, логику, честь, законы и прочие отличительные признаки человечества. Человека захватывает чудесное и только чудесное. Именно оно превращает его в легковерного дурака, в идиота, преступника, мученика, святого, героя, плотоядное существо. В моменты гениальности он безумен, но если он недостаточно безумен, то сходит с ума и тогда уже не способен отличить чудесное от нечудесного. Сюрреалисты – сходят с ума в последнюю очередь. Им слишком нужно чудесное, они слишком жаждут его. Когда Лотреамон в момент наивысшего просветления сказал: «Непонимаемого не существует», – он сказал нечто чудесное. Но право так говорить принадлежит только поэту. Невежество поэта – это не отрицательная его черта: это тигель, в котором происходит возмещение знания. В состоянии истинного и смиренного невежества все становится ясным, и знание потому избыточно. Знание – это отсеивание, сведение к категории, сравнение, анализ. Знание никогда не было сущностным для поэта. Поэт понимает, потому что он чувствует; он страстно стремится объять весь мир, но не разумом, а своим сердцем. Мир всегда плох для человека, который знает чрезмерно много; становясь невежественным, он воспринимает все более благодушно. Знание, в конечном итоге, все обращает в непонятое. Вы начинаете понимать только тогда, когда оставляете попытку узнать больше.
