Это всё для красоты - [13]

И сделал Бог ещё одного человека. Тоже немало на него Лета ушло. На одни только волосы сноп солнечных лучей истратил. И как только ожил второй человек, так в Лете ещё одна дыра образовалась. Да какая глубокая. Холодная. Ничем её не замазать, не заделать. Бросил траву – трава умерла. Залить водой попробовал – замёрзла. Медведя большого, лохматого посадил, а тот лапу в рот, калачиком свернулся и уснул. Так на свете Зима появилась.

– Всё, – сказал Бог. – Больше никого делать не буду. А то от моей красоты ничего не останется.

– Спасибо, дальше мы сами управимся, – сказали человеки. – Ты нас только не забывай. Приходи на крыльце посидеть.

Но как ни заглянет Бог на Землю, так людям всё некогда: то грибы собирают, то варенье варят, то новый дом строят. Человекам хорошо, а Богу опять одиноко. Но вот заглянул Бог на Землю немного погодя и видит, что за чудо: бегают по Земле новенькие маленькие человечки, хохочут, первых больших людей папой и мамой кличут. Как так, откуда взялись, никак опять от Лета отщипнулись? Глянул Бог на Лето, а в нём дыры нет. Присмотрелся. Дыры нет, зато кочка появилась. Да не кочка, целая горка. И с горки бегут ручьи, и травка на ней ещё маленькая, но свежая и крепенькая. И цветочки растут – мелкие, но душистые, и ящерки бегают, и жучки разные весёлые ползают.

Что такое? Поймал Бог одного маленького человечка с бантиками, спрашивает:

– Я же этого ничего не делал! Что это такое?

– А это Весна называется, – говорит детёныш. – Это всему начало, как бы детство. Помнишь, когда ты совсем маленький был?

– Не помню, – ответил Бог, сел на горку и заплакал, – я не был маленький, я же вечный.

– Ах ты, сирота, сирота, – вздохнула девочка и села рядышком. – Пойдём с нами играть.

– Как играть? – удивился Бог. Он же не был маленьким. Не знал про разные догонялки с прятками.

– Пойдём, пойдём, мы тебя научим, – закричали дети. И научили дети Бога играть: и в мячик, и в салочки, и в «море волнуется раз», и в разные другие игры.

Развеселился Бог. Не одиноко ему, не грустно.

– Надо было мне сразу детей сделать, были бы на земле только Весна да Лето, – сказал он.

– Ничего, Зимой тоже можно играть, – утешили его ребятишки. – Только штаны потеплее надеть.

Бог ещё больше обрадовался. Он даже изобрёл ветер сильный для вертушек и воздушных змеев, и гром с молнией – это чтобы интересней было страшные истории рассказывать, и дерево акацию – чтобы свистульки из стручков делать, и иней с узорами на окошках – для красоты, а лужи и вторые хвосты у ящериц – просто для баловства.

Но больше всего полюбил Бог в прятки играть. Вот только водить Бог не хотел, он почему-то и с закрытыми глазами всё видел. Зато прятался ловко. Хотя дети вскоре узнали все его потайные места. Только взрослым про них – ни-ни».

Вечером, когда мама и Даша вернулись от Веры Ивановны, Даша села рисовать. По памяти. Она нарисовала Бога в просторной такой одежде. Получилось похоже на юбку. Потом она пририсовала ему палочку в руки. Пригодится. Вот идёт он по облакам и путь-дорогу палочкой трогает: не слишком ли облако тонкое, не провалится ли? Или этой палкой удобно тучу в бок ткнуть, чтобы снег пошёл. Потом Даша посмотрела на своего Бога внимательно и дорисовала ему платочек на голове.

Мама подумала, что Даша Веру Ивановну нарисовала. Но Даша-то знала, кто там, в картинке, спрятался.

Глава 14. Птичий день

Даше совершенно некогда было сбегать на огород и посмотреть, что выросло из деревянной ложки и барабанной палочки.

С утра они с бабушкой работали врачами. И не какими-нибудь, а самыми главными – акушерами, теми, кто помогает новеньким деткам родиться на свет. Дело в том, что утка уже долго-долго грела десять беленьких яичек, чтобы из них появились утята. А утята почему-то не могли проклюнуться, наверное, им витаминов не хватало, и клювики были слабенькие. Поэтому бабушка с Дашей сами потихоньку «наклёвывали» яйца, чтобы утятам было легче выбраться из скорлупы. И вот они достали первого утёнка: маленького и всего мокрого. Потом ещё одного, и ещё…

Мама-утка стояла рядом и беспокойно покрякивала, волновалась.

– Похожи на гадких утят, – сказала Даша. – Липкие такие.

– Ничего, скоро обсохнут и станут пушистенькие, – ответила бабушка и постучала в последнее яичко. – Смотри-ка!

Даша поглядела, а там не утёнок, а цыплёнок! Как так?

– Это глупая курица Чернушка высиживала-высиживала себе цыплёнка, а потом устала и пошла прогуляться, – объяснила бабушка. – И, чтобы цыплёночек не замёрз, пришлось положить яйцо под утку.

Чернушка в это время ходила рядышком и поглядывала одним глазом, что творится в утином гнезде. Хохолок у неё повис. Наверное, она уже пожалела, что бросила своё яйцо без присмотра. Она хотела подойти поближе, но утка её не подпускала.

– Эх ты, дурочка, – сказала курице Даша. – Утка научит твоего цыплёнка плавать, и он станет капитаном корабля, а ты будешь жить одна-одинёшенька!

Чернушка обиженно кудахтнула и вышла из курятника. А что теперь обижаться, сама виновата.

Утята и цыплёнок быстро обсохли и стали очень хорошенькими. Они ходили следом за мамой-уткой, и первым шёл цыплёнок. Если над двором начинал кружиться беркут, цыплёнок помогал утке загонять утят в высокую траву. Когда нужно было заходить на ночь в специальную клетку, чтобы чужие коты не утащили, утячий цыплёнок, действительно – капитан, указывал путь своим плоскоклювым братьям. Утка заходила последняя, проследив, чтобы никто не отстал. Она, кажется, и не подозревала, что один её ребёнок совсем не походил на остальных.