Это вечное стихотворенье... - [17]

Как будто в предчувствии мига,

Что все это канет во мгле.

1967

«В дни, когда рано темнеет…»

В дни, когда рано темнеет,

Сразу становится поздно.

Но тем не менее веет

Ранью.

Туманно и звездно.

Шел я.

Менялась погода.

Жил, не считая мгновений.

Ждал я тебя, как прихода

Лучшего из вдохновений.

Вот и возникла, как завязь,

Ты — из любви и участья.

Вот и запел я, склоняясь

И улыбаясь от счастья.

Дерево к ночи синеет.

Листья качаются грозно.

В дни, когда рано темнеет,

Сразу становится поздно.

1968

Разлад

Сразу несколько стихотворений

Я пишу, ни одно не выходит.

Сразу несколько книжек читаю,

Ни одна далеко не уводит.

На бумаге нелепо смешались

Времена миновавшего года.

В дом, где окна распахнуты в зелень,

Снег является с черного хода.

Начинается бестолочь, глупость…

Затевая интимную свару,

Третий лишний огромным мольбертом

Заслоняет влюбленную пару

И рисует себя, горемыка,

А выходит соперник счастливый.

С этим каверзным автопортретом

Он уходит, такой сиротливый.

Он идет в голубом пересвисте,

И хотя все цветы процветают,

Над душой его желтые листья

Совершенно спокойно витают.

Мне ужасен подобный художник,

Потому что хорошего мало:

Все-то краски смешал, перепутал,

Потерял и концы и начала.

Сразу несколько пишет портретов,

Ни один у него не выходит.

Сразу несколько книжек читает,

Ни одна ни к чему не приводит.

1968

«Белые гнезда снега…»

Белые гнезда снега

Тают под переклик

Птиц, осадивших небо

Пристанционных лип.

Насыпью там, где тает

Наст под березняком,

С грохотом пролетает

Ветер порожняком.

Там, перед ним, — перроны,

Встречные города,

Встречные перегоны,

Встречные поезда.

Солнце по всем Россиям

Фабрик и деревень.

И облака на синем

Белые, как сирень.

1968

«Черные ветки России…»

Черные ветки России

В белом, как небо, снегу.

Эти тропинки глухие

Я позабыть не смогу.

С веток в лесу безымянном

Падает маленький снег.

Там, в отдаленье туманном,

Тихо прошел человек.

Между сугробами дровни

Прошелестели едва.

Белая ель, как часовня,

Ждет своего Рождества.

Белые ветки России

В синем, как небо, снегу.

Эти проселки седые

Я позабыть не смогу…

Острое выставив ушко,

Белка, мала и бела,

Как часовая кукушка,

Выглянула из дупла.

1968

Этюд I

Я ощущал прямую связь

Меж тонким голосом ребенка

И уходившей прямо в ясь

Звездой, светившей тонко-тонко,

И одинаковость огня

Моей под ветром зыбкой лампы

С тем, за шесть станций от меня,

Туманом театральной рампы.

Я был артистом.

   Я слагал

Себя из тысячи явлений

И без раздумья полагал,

Что только мир и бог, и гений.

Что два плюс два совсем не пять.

Я растворялся в этом мире,

Чтоб сотворить его опять

Свежо, как дважды два четыре.

Чтобы итогом и концом

Моих самозабвенных бдений

Он с тем же собственным лицом

Восстал из всех несовпадений.

Я был артистом.

   В этот миг

Я строил мир, как он велит мне,

Чтоб с ним зажить в таком же ритме,

В каком живет он, милый мир.

С развалинами чувств моих

Восстановленьем расквитаться,

Стать человеком.

   И остаться

Им до скончанья дней своих.

Я слишком яростно тужил,

Чтоб утешаться чашкой чая…

А мир, как прежде, жил да жил,

Моих страстей не замечая.

Он пел, работал, ел и спал.

Но в том-то все и было дело:

Как надо мир существовал.

Земля как следует гудела.

Я, как младенец, наяву

Всплывал из пламенного мрака,

Я жил.

   Я отыскал траву,

Как заболевшая собака.

Ты снова шла ко мне лицом,

А стих, дыша росой и мятой,

Бросался в руки и во всем

Послушен был, как виноватый.

1955, 1968

Этюд II

…А если ты искал дорогу,

Выискивал в ухабах путь

И подвернул в тумане ногу

Так, что без друга не шагнуть?

И спутники, ну, скажем, двое,

Товарищи твои, уйдут

Одни и даже взгляд с собою,

Твой взгляд последний не возьмут.

И унесут не только слитки

Открытий на ученый суд.

Виденье солнечной калитки,

Любимый голос унесут?

Скорей, скорей вздохнуть в тени,

В кусты глаза и плечи пряча.

Как будто это не они,

А ты сильнее, ты, лежачий…

Днем прелых веток тяжкий дух

До головокруженья.

   Ночью ж

Не иней — снег.

   Не сделать двух

Шагов.

   Да ты уж и не хочешь

Стоять, идти;

   лишь бы ползком,

Рывком, лишь бы водички ржавой

Испить под тем гнилым пеньком,

К воде припав щекой шершавой.

Лишь бы трухлявый ствол какой

Не лег бы поперек дороги.

Когда, как горные отроги,

Вершины пихт над головой.

Когда и звать на помощь лишне.

Ползком, рывком, почти без ног,

Лишь сердце собственное слыша,

Ты думаешь, ты одинок?

Тогда зови на помощь силы,

Последние, что есть в крови,

Зови на помощь облик милой,

Порог родительский зови.

Все, что не сделано тобою,

Все, что огромной целиной

Лежит вдали.

   Все, что весною

Не поднято.

Былой весной.

И все, что будущим апрелем

Замахивался — молодым —

Поднять, охвачен дела хмелем,

Апрелем, будущим, твоим.

… … … … … … … … … … … … … …

И человек сквозь хлябь и тьму

Придет и не найти не сможет.

И ухо чуткое приложит

С надеждой к сердцу твоему.

Ты думаешь, что те — ну, двое,

Ну сколько, бедных, было их —

И вправду унесли с собою

Все, что дано на всех живых?

1955, 1968

«Была зима белым-бела…»

Была зима белым-бела.

Мы часто окна отпирали.

На раме бабочка жила,

И птицы в комнате летали.

Потом мы выпустили птиц.

Куда-то бабочка пропала.

И так растаял лед ресниц,

Как будто их и не бывало.

Зачем же мне все шепчет стих

О том, как ты в мерцанье чистом

На лыжах с хлопаньем и свистом

Летишь по склону дней моих?