Это не сон - [63]

На этой неделе Марк очень много ездил – и у него была возможность всё обдумать. Он почувствовал, как его руки сжали руль – так, что побелели косточки, – когда в голове у него возникла самая последняя фотография Джил и Энтони, размещенная в местной газете. А потом ему в голову пришли последние новости от Малкольма, касающиеся денег: «Недостаточно, Марк. Недостаточно».

Ладно, значит, ему придется схитрить. Он нашел два дома в Суррее, которые сдавали в аренду с опцией последующей покупки. Отлично.

Марк взглянул на часы и перевел взгляд на пассажирское сиденье, на котором была разложена информация от агента по недвижимости, чтобы прочитать адреса. Позже он воспользуется навигатором, чтобы не терять время, а сейчас собирается навестить свою маму. Это было одно из немногих преимуществ раздельного проживания – он мог заезжать к ней без того напряга, который вызывало присутствие Софи.

Марк всегда был близок с матерью, а после смерти отца старался не спускать с нее глаз. Софи – и здесь надо отдать ей должное – много раз пыталась наладить отношения с его семьей, но между ними существовало прискорбное подспудное трение, возникшее в период ее депрессии, которое никакое время не могло излечить. Мать Марка, к его большому удивлению, приняла устаревшую и, честно говоря, безжалостную точку зрения на состояние своей невестки – она была представительницей поколения, главным для которого было «держать себя в руках». Марк изо всех сил старался смягчить это ее отношение, особенно после того, как был наконец поставлен окончательный диагноз послеродовой депрессии. Но мама видела лишь мучения своего собственного дитя в те страшные недели, когда Марк пытался одновременно заниматься делами, нянчить младенца и заботиться о жене, которая находилась в каком-то зазеркалье.

– Ма, Софи в этом не виновата. Это болезнь.

– Конечно, болезнь. С новорожденными всегда непросто. Но в наши дни мы как-то с этим справлялись…

Однако, несмотря на все эти серьезные трения в прошлом, Марк любил свою маму и не мог отрицать удовольствия, которое доставляли ему эти поездки в детство в одиночестве, особенно теперь, когда его бабушка переехала жить к дочери. Это была худая, крепкая женщина с копной густых седых волос и с удивительно гладкой кожей, эксцентричность которой соответствовала ее святому неведению о том, насколько ухудшается ее умственное состояние. Деменция одарила ее зубодробительной смесью острого юмора и наблюдательности во всём, что касалось событий давно минувших дней, – и полной, а иногда даже комичной, неспособностью разобраться в том, что произошло всего несколько минут назад.

Марк повернул на знакомую улицу и почувствовал привычное, но от этого не менее приятное, ощущение узнавания. Это было то, чего Софи, детство которой было довольно фрагментарным, как географически, так и эмоционально, никак не могла понять до конца. У Марка же газетный киоск на углу вызывал не только воспоминания, но и реальный вкус лимонного щербета и лакричных полосок на языке.

Когда он был мальчишкой, палисадники перед домами на улице были организованы по принципу открытого пространства, и Марк с друзьями играли на них в футбол, а некоторые матери трясли кулаками, сгоняя их с травы. Большинство домов из красного кирпича было давно продано жильцам в собственность, и они уже много лет как закрепили свой новый статус домовладельцев, самодовольно построив вокруг палисадников стены с воротами и цепями или причудливыми коваными решетками.

Марк взглянул вдоль ряда домов и вспомнил тот день, когда его собственный отец, с закатанными рукавами и покрасневшим от усилий лицом, покрытым бисеринками пота, трудился над большой кучей кирпичей, купленных со скидкой на строительном складе и никак не совпадавших по цвету с самим домом. В тот день в обязанности Марка входило проверять каждый выложенный ряд спиртовым уровнем, и он с гордостью сигнализировал отцу поднятыми вверх большими пальцами, когда желтоватый пузырь замирал точно между делениями.

Самым милым и трогательным было то, насколько его мать продолжала гордиться своим небольшим домом. Его окна всегда были отполированы до блеска. Тюлевые занавески регулярно погружались в отбеливатель, а внутри дома стоял вечный запах стирального порошка, выпечки и мастики на пчелином воске.

Марк остановился прямо перед домом и распахнул ворота, которые заскрипели так же, как они скрипели в его предыдущий приезд, – входная дверь открылась еще до того, как он дотронулся до звонка, и на пороге появилась его лучезарно улыбающаяся мама, торопливо вытирающая руки о передник.

– Надо будет заняться твоими воротами.

– Ты это уже говорил в прошлый раз. – Она закатила глаза в притворном негодовании, а потом крепко обняла его всё еще влажными руками. – Чайник уже на плите. Заходи, милый. Я приготовила тебе перекусить. Так, ничего особенного…

На кухонном столе Марк увидел результат ее приготовлений – три чайных полотенца гордо и с размахом топорщились, покрывая большие тарелки.

– Я знаю, что Софи не любит печь.

Слегка улыбнувшись, Марк с покорным согласием покачал головой. И пока его мама ждала, когда закипит чайник, он прошел в заднюю комнату поприветствовать свою бабушку, которая сидела в углу, в кресле с высокой спинкой, и с ногами, укрытыми лоскутной циновкой.