Это не сон - [61]

Дотия любила эту тяжелую физическую работу, и в особенности ее влекло к фруктовым садам, где она могла назвать сорт любого яблока. Мать же Эммы все это ненавидела.

По версии Клэр, произошло следующее: в один из сезонов в центральном Кенте она сблизилась с дочкой фермера, которую звали Лили. Девочка тайно учила Клэр читать. Когда цыгане стали задумываться о том, чтобы поменять место стоянки, Клэр стала умолять, чтобы ей позволили ходить в школу вместе с Лили. После нескольких крупных скандалов Дотия неохотно согласилась, уверенная, что всё это – мимолетное увлечение дочери. Но это было не так. Когда табор снялся и вернулся в Эссекс, чтобы провести там зиму, Клэр отказалась ехать с ними. Насильно скрученная двумя своими дядьями, она так и не покорилась и через двадцать четыре часа сбежала на ферму. Это повторилось еще дважды, прежде чем вмешалась семья фермера, – они предложили оставить Клэр у них на зиму, чтобы она могла продолжить учебу вместе с Лили.

И вот в этом месте версии резко расходятся. Клэр утверждала, что мать так никогда и не вернулась за ней и что семья Эшфордов позволила ей вырасти на ферме, не удочерив ее официально, а неофициально прикрывая от любопытных чиновников из социальных служб. Она много работала, получила университетский грант и работу в городе, где и встретила своего будущего мужа Алана, отца Эммы.

Вначале он был очень успешным человеком, и их совместная жизнь протекала счастливо. Потом пристрастился к азартным играм, и Клэр, которая никогда не забывала о своем нищем детстве, наняла адвокатов, чтобы заморозить его счета, и подала на развод. После его завершения они с Эммой, крайне недовольные друг другом, продолжили жить в Суррее – Эмма постоянно обвиняла свою мать в их ухудшившемся финансовом положении.

Переехав позже во Францию, Клэр сначала выбрала роскошный курорт на юге, совсем рядом с Каннами. Эмма покинула родительский дом, как только стала достаточно взрослой для того, чтобы поступить в художественный колледж, и редко посещала мать. Но когда последняя переезжала на север, найдя юг слишком жарким и дорогим, она заставила Эмму помочь ей с переездом. И вот, когда та разбирала вещи матери, она наткнулась на целую коробку с письмами.

Коробка из-под обуви была розового цвета, и в ней оказалось больше двадцати конвертов, некоторые из них даже неоткрытые. Многие были адресованы Сабине, с указанием адреса в Кенте, другие – Клэр, на ее первый адрес в Лондоне. Эмме понадобилось какое-то время, чтобы понять, что «Сабина» было цыганским именем ее матери.

Все письма были Клэр от ее матери Дотии – в них содержались печальные и настойчивые мольбы, надиктованные знакомой, у которой был детский и трудночитаемый почерк:

«Я опять пишу по поручению твоей мамы, чье сердце разбито. Пожалуйста, Сабина, дай согласие на встречу с ней…»

Эмма спрятала коробку у себя в комнате, радуясь тому, что у нее появилось новое оружие в борьбе против матери. Из писем, в том числе переправленных фермерской парой, которая приняла Клэр, Эмме стало ясно, что Дотия возвращалась много раз и умоляла Клэр уважить своих предков и вернуться к кочевой жизни. Клэр же – теперь она предпочитала, чтобы ее называли именно так, – не только отказывалась проводить каникулы у матери, как об этом было договорено с самого начала, но и избегала любых контактов с ней. Фермерское семейство явно пыталось выступить посредником, но Клэр на это не пошла – она любила свое нынешнее, более комфортное житье и не хотела возвращаться в прошлое.

В своих письмах Дотия писала, что работы на фермах становится все меньше. Времена наступили тяжелые. Эмма даже не знала, жива ли еще ее бабушка, но в письмах было кое-что, что она могла с успехом использовать. За завтраком девушка бросила матери вызов, молча поставив коробку с письмами на стол.

«Помнится, ты говорила, что твоя мать от тебя отвернулась».

На протяжении долгой паузы, последовавшей за этим, было видно, насколько потрясена мать Эммы. Она встала, словно хотела выйти из комнаты, но Эмма схватила ее и сжала руку с такой силой, что ее ногти побелели.

«Значит, ты мне солгала. Дорогая мамочка, которая все время обвиняет меня в том, что в семье я – прирожденный лгун… Какая ирония судьбы. Все эти годы ты говорила, что я – паршивая овца, этакая девочка-кошмар, а посмотри-ка на себя».

«Отстань. Ты делаешь мне больно».

«Да ладно. Давай не будем драматизировать».

Эмма не отрывала глаз от побелевших ногтей и сжимала пальцы всё сильнее. Еще сильнее…

«Я не шучу. Прошу тебя. Ты действительно делаешь мне больно, Эмма…»

* * *

Эмме понадобилось две недели, чтобы разыскать Дотию. Поиск в «Гугле» привел ее к небольшому клочку земли в Северном Кенте, где, рядом с амбаром, который перестраивали, стояли две старые кибитки. Поехала она туда в основном из шалости, но и для того, чтобы еще больше насолить матери. Однако Дотия заинтриговала ее – на Эмму произвело впечатление полное отсутствие сантиментов и удивления, продемонстрированное ее бабушкой, когда она появилась перед ней. Женщина долго, не отрываясь, смотрела на нее, а потом кивнула головой, как будто произошло нечто, что она предвидела.