Это было в Калаче - [21]

Тут вводят в кабинет паренька, Митьку. Мы с его отцом приятелями считались, я даже на Митькиных крестинах гулял. Хороший парень. И силенкой не обделен. «Этот, — говорят, — твоим кочегаром будет».

Начали мы готовить паровоз. А рядом эдакой свечкой — часовой. «Как, думаю, без свидетелей с Митькой переговорить?» Смотрю — он мне головой знаки делает: лезем, мол, на машину. Полезли мы, а солдат вдоль паровоза туда-сюда прогуливается, мундир, видно, жалко пачкать, а то бы тоже полез.

Митька мне шепчет: «А ты знаешь, дядя Андрей, я ведь кандидат ВКП(б)». — «Когда же это ты успел?» — спрашиваю. — «Перед самым уходом наших райком утвердил. Потому и не сцапали, что до сих пор никто не знает».

Мне аж досадно стало. Парень совсем недавно паспорт получил, а уж в партии. А ведь сорванец был, каких мало.

Помню, как он однажды моей дочурке — в одной школе они учились — лягушонка за пазуху пустил. А теперь — поди ты! — кандидат!

«Какой же ты партиец, — спрашиваю, — ежели вражеский поезд вести собрался?» — «А я, — смеется, — кандидатский стаж хочу на этом деле пройти. Позвал тебя, чтобы обмозговать, как нам с тобой сделать вот это…» — И оба кулака вместе сдвинул.

Поговорили мы и поехали.

С нами — два автоматчика: один в будке, другой на тендере.

Отъехали от станции километров пять, смотрю — Митька подмигнул: пора, значит. Я на тендер полез, за углем вроде. Там и пристукнул часового куском антрацита. А как Митька своего одолел — не видел. «Сейчас, — говорю, — справа кусты будут, откос зеленый, мягкий, по нему, как по пуховой перине, скатимся». Прихватили мы на всякий случай автоматы, что были у немцев, и — вниз. Тряхнуло, правда, о землю изрядно, но, главное, кости целы. Мы, конечно, сразу на откос поползли, посмотреть, что с поездом. А он все мчится. Доехал до поворота, и началось. Вагоны на дыбы — и под откос. Снаряды рвутся — немцы везли боеприпасы — пламя, крики… В общем, конец наступил эшелону, крышка.

«Куда же теперь?» — спрашиваю я Митьку. «Есть, — отвечает, — одна укромная квартирка на окраине поселка. Там переночуем, денек переждем и тронемся в степь к нашим партизанам». — «А есть такие?» — «А как же!..» — И даже удивленно посмотрел на меня.

Неуютной оказалась эта квартирка. Мы там и двух часов не пробыли. Выследил ли кто, еще как — не знаю. Только перед самыми сумерками видим — по двору идут десять гитлеровцев. Митька побледнел. «Ну, дядя Андрей, отбиваться надо». Я и слова не успел сказать, как он высунул ствол из окошка, да как полоснет очередью. Сразу двух скосил. Тут такое началось!..

Сколько бились — не помню. На хате загорелась крыша. Мы в сарай выскочили, ближе к саду и огородам. Там и угодили две пули Митьке прямо в живот. Зеленый стал весь, автомат уронил. «Тикай, — говорит, — дядя Андрей». — «Как же я тебя оставлю?» Закричать хотел на меня, да сил уже не хватило. Только проговорил тихо: «Как коммунист приказываю тебе уходить». Потом даже улыбнулся вроде: «Ты партийным приказам будешь подчиняться?» С тем и скончался…

Машинист умолк. Бойцы терпеливо ждали, когда он продолжит рассказ.

Цыганкова кто-то дернул за рукав. Оглянулся — старшина.

— Пора, — шепнул тот.

Так и не дослушали до конца эту историю два друга.

Далеко позади осталась балка — временное убежище отряда.

Разведчики молча шагали по пашне, погруженные в свои мысли.

Иван думал об отважных людях, сумевших даже в неволе сохранить гордость советского человека, веру в победу и нашедших в себе мужество вступить в смертельную схватку с врагом. Жаль, не успели спросить, сколько было лет смелому Митьке. Наверно, лет двадцать, не больше.

А как бы действовал он, Цыганков, очутившись в подобном положении?

— Что молчишь? — спросил Кошелев.

— О Митьке думаю.

— Я тоже, — признался Павел.

ОТ ЛИЦА СЛУЖБЫ…

Лейтенант не мог смотреть Александре Дмитриевне в глаза. Уже давно миновали все сроки, а ребята не возвращались. «До Карповки рукой подать, давно уже пора им дома быть», — говорила мать, а глаза ее, зоркие и тревожные, испытующе вглядывались в лицо Ивана Васильевича. Шестеренко, Покровский и Михайлушкин тоже приставали с расспросами.

Ночь выдалась беспокойная. Фашисты методично, через каждый час, обрушивали на хутор и окрестности огневой шквал. На правом берегу трещали пулеметы. Лейтенант уснул лишь на рассвете. Не успел он забыться, как его разбудили. Еще не открывая глаза, on привычно потянулся за автоматом, но тут услышал чей-то радостный возглас: «Вернулись! Наконец-то!» Иван Васильевич вскочил и увидел перед собой Цыганкова и Кошелева.

— Чертенята вы этакие! — обнял он ребят. И где пропадали, мы извелись тут все.

Через полчаса ребята сидели в землянке комбата и докладывали о своих похождениях. Командир внимательно изучал документы, доставленные юными разведчиками.

— Да, для штаба армии эти бумаги — настоящая находка, — сказал он. — А в пакете, который вы везли в Боковскую, знаете что? Распоряжение, чтобы вас допросили с пристрастием. Ваше счастье, что ускользнуть удалось. Молодцы, ребята! Благодарю за отличную службу. А теперь — быстренько по домам, успокойте своих…

Радостные выбежали Цыганков и Кошелев на улицу. И сразу же столкнулись с Покровским, Шестеренко, Михайлушкиным…