Это было в Калаче - [20]

Ребята так устали, что проспали весь день. Когда поднялись, солнце клонилось к горизонту, а в овраге лежала сплошная тень.

— Командир уже несколько раз приходил, — сообщил старшина. — А вы все спите да спите. Оно понятно — намаялись.

Капитан сидел на разостланной шинели, держа в руках потертую на сгибах карту.

— Выспались? — спросил он и предложил сесть. — Сегодня ночью пойдете домой. — Капитан развернул карту.

— А как же вы?

— Не перебивай. Так вот. До Дона напрямую сорок километров, а если учесть, что вам придется петлять, то пройти нужно в два раза больше. С нами вам оставаться нечего. У вас есть документы, которые нужно быстрее доставить нашим. Кое-что я тоже решил по слать с вами. А мы будем другим путем пробиваться, с боем. — Капитан ткнул пальцем в точку на карте: — Сейчас мы находимся вот здесь. Вам лучше всего идти вот по такому маршруту. Смотрите и запоминайте. Карта — одна, и я ее вам, конечно, не дам. Двигайтесь только по ночам. Днем, когда будете отдыхать, все бумаги лучше всего закапывайте где-нибудь поблизости. Если схватят, улик не будет. А где переправиться черен реку, сами решайте — на месте виднее. Сейчас — обедать, отдыхать. В двадцать три ноль-ноль — в путь. Я приказал старшине снабдить продуктами на дорогу.

Командир вдруг пристально и строго взглянул на Кошелева.

— А сигарет я приказал не давать. Не их жалко — тебя, Павел. Нечего с такого возраста начинать легкие коптить.

— Я же балуюсь только, — смутился Кошелев. — Мне и не надо курева, обойдусь…

— Ну и отлично. Теперь, кажется, все. Приказ вам ясен?

— Так точно, товарищ капитан! — ответил за двоих Цыганков.

Командир рассмеялся:

— И вы туда же — капитан! Не капитан — старший политрук я. Ну, шут с вами, пусть буду капитаном.

РАССКАЗ МАШИНИСТА

После обеда ребята подошли к группе бойцов, расположившейся под обрывом. В овраге, куда не залетал ветерок, было душно и тихо. Дымок от сигарет собрался над головами в облачко, оно висело неподвижно, цепляясь за верхушку куста.

Под кустом полулежал пожилой мужчина. На нем была черная косоворотка, старенькие хлопчатобумажные брюки, заправленные в поношенные, сморщенные хромовые сапоги. Это был, как уже знали друзья, паровозный машинист из Котельниково, примкнувший к отряду несколько дней назад. Он что-то рассказывал притихшим бойцам:

— …И вот в Котельниково вошли немцы. Сразу началось такое, что вспомнить страшно! Подавай им на расправу коммунистов да сочувствующих. А у нас в какой дом ни войди — везде сочувствующие. Нашлись, правда, два шкурника — бухгалтер из депо и еще один из какой-то конторы. По их указке и начали хватать людей.

Была у нас одна работница, кандидат партии. В годах уже. На всю дорогу славилась до войны, медаль «За трудовое отличие» носила. А эвакуироваться заблаговременно не смогла: муж ее в это время тяжело болел.

Ее первой забрали, вместе с больным мужем. Старуха одна банщицей на станции работала. Боевая старуха, хоть и беспартийная, в женактиве числилась. Бывало, как протрет на собрании кого-нибудь с песочком — только держись! Даже начальство ее побаивалось, авторитетом пользовалась — дай боже. Так и ее не пощадили гитлеровцы, тоже упрятали в гестаповский подвал.

Озлился народ. Первые дни редко кто решался вредить фашистам. А как пошли аресты — и откуда только взялось. Что ни день — то паровоз из строя выведут, то буксы у вагонов горят, то со сцепкой что случится… А вскоре узнали мы, что всех арестованных — их человек двести было — вывезли ночью за поселок и расстреляли в овраге. Тут уж и самые смирные поднялись.

Рассказчик дрожащими пальцами размял новую сигарету, но, так и не прикурив ее, продолжал:

— Я на паровозе уже двадцать с лишним лет. Жена у меня, две дочки — замуж пора. Как они теперь там — не знаю. Я их подальше в степь к родне отправил, когда в ту поездку ушел. Может, гестаповцы уже разыскали их и терзают теперь за меня? Сердце кровью обливается, когда подумаю…

Сигарета сломалась, и машинист торопливо достал другую.

— Я беспартийный. Не вступил в партию. Думал — подам заявление, а меня спросят: а не частенько ли ты к рюмочке прикладываешься? А за мной водился такой грешок. Ну да не о том речь. Считал: если идешь в партию, то сначала перед семафором всю дрянь из себя выбрось. Но и я, беспартийный, понимал, что недаром немцы за коммунистами охотятся. Это они против чужаков народ подняли. Да и как подняли-то! Каждый день слышишь: там гараж подожгли, возле хутора такого-то трех мертвых фашистских офицеров нашли, на таком-то перегоне крушение устроили. А я в это время дома отсиживаюсь: не гнуть же добровольно спину на немца. Таких солдаты на работы штыками провожали. А толку — ни на золотник. Больше табаку изведешь, чем дела сделаешь.

Так вот. Приходят однажды за мной сразу двое. Не к добру, думаю, такая честь. «Собирайся, — говорят, — и продуктов суток на трое возьми!» Привели прямо к коменданту на вокзал. Тот, значит, мне любезно говорит: «Так, мол, и так, отремонтировали наши солдаты перегон до Жутово, а вы, мол, как опытный машинист, на этом участке каждый подъемник досконально знаете, вот и поведете состав». — «А с чем состав?» — спрашиваю. И куда его любезность девалась — сразу окрысился: «Не твоего собачьего ума это дело, — говорит. — Ты что, партизан, большевик?» Тут вмешался пришей-пристебай один, холуй немецкий: «Никак нет, беспартийный он». Комендант вроде успокоился, а меня зло взяло: «А, думаю, гады! Беспартийный я? Так этот беспартийный не хуже любого партийного доставит поезд на тот свет по зеленой улице, погодите!»