Этническая история Беларуси XIX — начала XX века - [53]

В отличие от предыдущего периода развития в 1860— 1890-х гг. наметилась определенная преемственность развития, выразившаяся как в содержательном (публикации произведений В. Дунина-Марцинкевича), так и личностном уровне. Известно, например, что отец братьев Луцкевичей — И. Луцкевич был дружен с В. Дуниным-Марцинкевичем и часто гостил в его доме [395, с. 11]. Вместе с тем наиболее важная преемственность — семейная, так и не сформировалась. Показательно в этом отношении, что дочь В. Дунина-Марцинкевича Камила в организованной ею самой школе, по словам А. Левицкого, ни в коей мере не способствовала продолжению традиций отца. «Учили нас там по-русски, по-польски, по-французски, — вспоминал он, — учили разным наукам, но ни истории Беларуси, ни даже белорусского языка мы там даже не слышали» [321, с. 297]. А сын Ф. Богушевича, по определению А. Цвикевича, был «крайним зоологическим польским шовинистом» [243, с. 190].

В целом же белорусское движение этого периода, лишь с боль-' шой долей условности можно отнести к начальной стадии развития фазы «Б» по классификации М. Гроха. Едва ли все его проявления были способны сколько-нибудь существенно повлиять на формирование национальной идентичности белорусов.

Политика российской администрации и «западно-русизм»

Очевидно, что именно политика российской администрации оказывала наибольшее влияние на этнонациональные изменения и торой нолошшы XIX б. Ее же чаще всего рассматривают в качестве важнейшего фактора, тормозившего формирование белорусской национальной культуры, литературного языка и нации в целом. Многие аспекты, особенно антипольские и антикатолические по направленности мероприятия, уже довольно обстоятельно изучены. Нам бы хотелось акцентировать внимание лишь на отдельных аспектах политики, оказавших значительное влияние на изменение форм массовой идентичности.

Наиболее эффективным ее направлением стала то, которое условно можно было бы назвать «декатолизацией — правоелавиза-цией». Впечатляет не только практически полная ликвидация католических монастырей (сохранилось только 3), закрытие костелов и каплиц (около 200!) и превращение части их в православные церкви. Не менее, если не более масштабными были усилия по строительству новых православных церквей. На эти цели была направлена значительная часть средств, полученных в результате конфискации имущества повстанцев и контрибуционного сбора. Согласно специально разработанным правилам, вне зависимости от конфессионального состава населения, православная церковь должна была существовать в каждом населенном пункте с количеством жителей более 1,5 тыс. чел. Церковное здание должно было строиться только из долговечных материалов — камня или кирпича [121]. При этом архитектурная стилистика, как в новом строительстве, так и при осуществлении реконструкций, носила отчетливый идеологический характер. Он выразился в использовании так называемого «псевдо— или неорусского» стиля, имитирующего памятники русского зодчества XV-XVII вв. и абсолютно не соответствовавшего традициям православной архитектуры Беларуси. Результатом стало кардинальное изменение культурного ландшафта, особенно заметное в небольших местечках и селах.

Однако еще более впечатляет сокращение удельного веса католического населения. Если в масштабах всей Беларуси он снизился на первый взгляд незначительно (с 17,9 % до 13,5 %), то на уровне регионов и отдельных уездов изменения были куда более существенными. На востоке этот удельный вес католиков сократился с 4,1 % до 3,0 %, на западе с 35,5 % до 28,6 %, в среднебелорусском регионе с 14,5 % до 9,5 %, в Восточном и Центральном Полесье с 9,2 % до 4,4 % (в два раза !), Западном Полесье с 7,6 % до 5,5 %. Процесс «декатолизации» развивался неравномерно и данные по регионам не отражают всех особенностей. С наибольшим успехом эта политика была реализована в Слуцком (снижение с 24,3 % до 10,5 %), Новогрудском (с 23,4 % до 10,7 %), Слонимском (с 19 % до 10,3 %), Пинском (с 11,8 % до 4,5 %), Пру-жанском (с 14,2 % до 7,7 %), Мстиславльском (с 5,4 % до 1,3 %), Чериковском (с 3,9 % до 1,1 %). Вместе с тем в уездах с преобладанием католического населения его удельный вес сократился меньше: например в Лидском уезде (с 72,7 % до 62,5 %), в Ош-мянском (с 67,6 % до 56,7 %). Процесс «православизации» в равной степени затронул и сельские и городские общины. Так, в городе Новогрудке удельный вес католиков снизился с 21 % до 10 %, в Пинске с 18,7 % до 7,5 %, в Минске с 33 % до 15,1 %, в Волковыске с 43,3 % до 18,7 %. Естественно, что снижение доли католического населения, особенно в городах, происходило не только за счет изменения конфессиональной принадлежности, но в результате опережающих темпов роста численности других конфессий, в том числе иудеев (за счет более высокого уровня естественного прироста), православных (за счет притока мигрантов и увеличения численности войск).

Общее количество католиков, перешедших в православие, оценить достаточно сложно. По приблизительным данным только в 1864 г. в Северо-Западном крае их количество составило 70 тыс. чел. [298, с. 28]. По сведениям, собранным В. Яновской, только в Литовской и Минской епархиях за первые годы после восстания 1863 г. в православие перешло соответственно 30 и 37 тыс. католиков [322, с. 20]. Нередко в православие переходили целыми приходами [322, с. 20, 21]. Характерно, что процесс этот затронул не только сельские общины, но представителей социальной элиты, князей Радзивилла и А. Друцкого-Любецкого [322, с. 20].