Эти отвратительные китайцы - [13]

Впрочем, незачем рассуждать о народе в целом, возьмем отдельного человека. Если его окружает беспросветная бедность, если трудности, выпадающие на его долю, непреодолимы, он ко всему происходящему относится настороженно. За несколько дней до освобождения меня вызвали к тюремному начальству и сказали: радуйся, тебя наконец освобождают. На что я ответил: «Да что вы надо мной издеваетесь!» (Смех в зале.) Беседовавший со мной поинтересовался: «Ты мне не веришь? Зачем мне обманывать?» В ответ я попросил показать приказ об освобождении: я в жизни много чему верил и слишком часто обманывался, и каждый раз разочарование было горьким. У человека, которого преследуют беды и несчастья, есть законное право не слишком доверять хорошему. (Смех в зале.) <…>

Третий наш великий недостаток — институт чиновничества, который, с исторической точки зрения, в Китае был весьма своеобразным, не таким, как в других странах… Известно, что японцы переняли китайскую культуру — от татами и гэта (смех в зале) до политического устройства, единственное, чего они не стали перенимать, это систему государственных экзаменов, что впоследствии, во время Реставрации Мэйдзи[28], и позволило Японии достичь огромного могущества… Конечно, государственные экзамены в свое время были небесполезны для китайской культуры, но в конце концов именно они привели к возникновению особого аппарата чиновничества. Бюрократическая система — это паутина, невидимая и неосязаемая, угодив в которую вы твердо знаете, что отсюда не выбраться. Китайское понятие «гуаньляо» — совсем не то, что английское «bureaucrats» (бюрократы).

У китайской бюрократии свои характерные черты: китайский чиновник служит верой и правдой, но не государству и даже не начальству — он служит тому, кто ему предоставил должность. Одна династия сменяла другую, но бюрократическая система оставалась неизменной.

Маньчжуры при установлении своего владычества умело использовали слабости тех или иных народностей: тибетцев, монголов, ханьцев. Для тибетцев это был ламаизм — скажем, пригласили ламу в Пекин, выказали ему подобающее почтение, отозвались с восхищением о его великих способностях. Если речь шла о монголах, действовали через междинастические браки: всех принцесс правящего рода отдавали в жены монгольским принцам; таким образом, все рожденные ими сыновья становились «нашими племянниками» (смех в зале), и всех этих юных наследников с малолетства воспитывали во дворцах, приучая обращаться к правящему императору с помощью терминов родства — в надежде на то, что, когда они вырастут, они не дерзнут пойти против своего дядюшки или дедушки. Однако за ханьцев маньчжурских принцесс замуж не выдавали. И приманкой, которую использовали в данном случае маньчжуры, как раз и была система государственных экзаменов: маньчжуры отлично знали, что у ханьцев есть слабость — они любят чиновничьи должности (смех в зале): я внушаю тебе надежду на получение места, ты сразу становишься шелковым и не только забываешь о своей национальной гордости, но вообще теряешь образ человеческий. Так складывалось чиновничество — весьма загадочная прослойка общества со своими особыми нормами поведения и системой ценностей. Верой и правдой чиновники служили отнюдь не императору, и даже если один император сменялся другим, это мало отражалось на их, чиновничьей, жизни (смех в зале).

Они не опасались и разрушения государства — если в плохие для государства времена покровители могли подыскать им хорошую должность, они преспокойно продолжали делать свое бюрократическое дело. Впрочем, и во времена процветания государства стоило чиновнику обосноваться, как тут же сами собой складывались отношения «рука руку моет»: кумовство, протекция, взаимовыручка и т. п. Не знаю, доводилось ли уважаемым слушателям читать книгу «Наше чиновничество»[29]. В этом романе прекрасно описана китайская бюрократическая система, его стоит прочитать хотя бы за это. Подобного рода бюрократические связи дурно влияли и на обычные человеческие отношения…

В пекинской опере есть такая пьеса: «Проверка головы и убийство Тана», где главные действующие лица — судья, его помощник и молодая красивая вдова, у которой убили мужа. Во время судебного заседания она плачет, прижимая к груди голову убитого. Если это и в самом деле голова убитого, то дело можно считать закрытым, если же это голова не его, а кого-то другого, то расследование, напротив, только начинается, что чревато серьезными последствиями, в том числе и новыми смертями. Старому помощнику судьи нравится молодая красивая вдова, да и она намекает, что готова выйти за него замуж, поэтому он решает поддержать версию, что голова «подлинная». (Смех в зале.) Как только молодая женщина понимает, что дело близится к концу, она сразу же выказывает нежелание вступать в брак, и старик Тан тотчас меняет свою точку зрения. (Смех в зале.) Мы, китайцы, извечные жертвы подобной бюрократической путаницы: то человек прав, то не прав, то голова настоящая, то не настоящая, под конец уже никто не разберет, где правда, а где ложь. (Смех в зале.) <…>