Эти господа - [15]

— Мне кажется, — сказал он, щупая свой пульс, — что вы близкая родственница героинь Маргеритта!

— Даже не дальняя! — возразила Ирма, тоже опускаясь навзничь. — Вы читали эту книгу?

— Читал! — соврал Канфель (он давно просматривал только юридические книги). — Между делом, в трамвае, в очереди, на сон грядущий! Служба с’едает человека, как немец сосиску!

— Где вы служите?

— Юрисконсульт хлебной фирмы. Триста, кроме практики. А практика у соседа!

— Вы женаты?

— К чему вам это? — спросил Канфель, приоткрыв левый глаз и ничего не видя из-за радужной слезы. — Я не марксист, но по вопросу о браке я материалист. Я считаю, что в основе брака должно лежать солидное обеспечение, а не одна комната на двоих, два стула из Мосдрева и над головой — дюжина мокрых пеленок, заражающих воздух нашатырем!

Канфель повернулся на живот, прислушался, вокруг шел хронический разговор о том, кто сколько кило прибавил и потерял в весе: полные отдавали свои кило худым, худые уступали свои кости и кожу полным. Группа мужчин, окружив белотелую польку, рассказывала анекдоты, полька на двусмысленных местах зажимала уши и повизгивала. Подросток в желтых трусиках пытался встать на руки, падал на голову, смеша сухоногого мужчину, который ел «лечебные» абрикосы. Рядом с мужчиной лежала его жена без купального костюма, уголок простыни служил ей фиговым листом, муж по временам косился на соседей и заботливо подтягивал фиговый лист.

— Семейное счастье! — тихо сказал Канфель. — Вы замужем?

— Была! — со вздохом ответила Ирма. — Моя жизнь похожа на трагедию. Я измучена ею до безумия! — Танцовщица вытерла батистовым платочком пот на шее и продолжала: — Восемнадцати лет я вышла замуж за офицера русской армии. Мы прожили два года. Во время революции муж был убит на фронте своими солдатами. Его друг, адвокат… Хотя он тогда был начальником милиции…

— При Керенском все юристы комиссарили! — вставил фразу Кайфель. — Не секрет, кто этот адвокат?

— Пивоваров!

— Блондин? Немного заикается? — Ирма, утверждая, кивнула головой. — Он бежал за границу?

— Да! Мы два года жили за границей. Потом мой заика сошелся с богатой вдовой, и я бросила его! Я вернулась в Россию. Меня никуда не принимали и безбожно третировали. Я вышла замуж за фабриканта…

— Не секрет?

— Пока секрет!

— За русского?

— Нет, за еврея! — Ирма повернулась на бок и закрыла глаза. — Вообще, евреи прекрасные семьянины. Мы жили душа в душу. Год назад его выслали в Соловки!

— Похоже на юмористический рассказ!

— Спросите любую интеллигентную женщину, которая пострадала от революции! Мы все пережили этот юмористический рассказ!

— Что же дальше? Опять замуж?

— Я — женщина, мосье!..

Канфель и Ирма пошли под теневой навес. Ирма села. Заложив нога на ногу, напудрилась и поправила прическу. Солнце нарумянило ее щеки, оголенные плечи, она похорошела на глазах Канфеля, и он самодовольно посматривал на сидящих под навесом мужчин. О достоинствах женщины Канфель судил, придерживаясь жеребячьей формулы отблестевшей золотой молодежи:

— Мордашка плюс фигурка плюс ножка! — Впрочем, к этому он всегда добавлял: Omnia praeclara rara! Все прекрасное редко!

В действительности Канфель за свои тридцать лет испытал только одно чувство к женщине, которая остановила его жизнь, наполнила ее радостью, страстью, ревностью и, как бутылку шампанского в лед, погрузила в сугробы белых ночей. Цыганка-хористка Стеша два года жила с Канфелем, этой зимой ушла от него, сказав, что у нее есть жених, а любила она Канфеля, чтоб иметь друга и источник для приданого.

— Вы думаете, только у интеллигенток такая паршивая судьба? — спросил Канфель. — А у интеллигента? Еще хуже! Возьмите хотя бы меня. Разве в прежнее время так обращались с юристом? В какое учреждение ни придешь, — мальчишка сидит на мальчишке! И относится к вам, как ревматик к шестому этажу! Ему еще учиться надо, а он уже командир: без доклада не входи, в очереди сиди, марки наклеивай, и ты же во всем виноват! — Канфель подвинулся к Ирме поближе и продолжал полушопотом: — Перед от’ездом я был на одном собрании, и какой-то мастеровой буквально сказал: «Ходят в спинжаках и мажут голову пиксуаром — интеллигентишки!» Вот как говорят об интеллигенции, о соли земли! А кушанье, даже советское, без соли — это невеста с провалившимся носом!

— Вы тонкий наблюдатель! — похвалила Канфеля танцовщица. — Только мы с вами бессильны!

— Иногда хочется отвести душу! — признался Канфель и, наглея, прикоснулся к голой икре Ирмы. — И главное, чем виновата интеллигенция? Нас упрекают, что мы хотим иметь пару тысяч на сберегательной книжке! Да, хотим! А советская власть нас обеспечила под старость? А что будет делать мой сын — я знаю?

— У вас есть дети? — удивилась танцовщица, быстро отодвигаясь от Канфеля.

— Нет, это я для примера! — опять подвинулся к ней Канфель. — Примут моего сына в школу или не примут? Получит он высшее образование или не получит? А в наше время молодой человек без специальности, как без брюкI

— О, вы очень откровенны, мосье! — проговорила Ирма, шаловливо толкнув плечом Канфеля. — За это я тоже буду откровенной. Вы спросили, хочу ли я замуж. Хочу! Не для себя, для моей девчурки. Сейчас она дочь сосланного лишенца, и ей закрыта дорога! Ради нее я пойду замуж за урода, но за коммуниста! Я согласна на партмаксимум, но при одном условии: муж должен усыновить мою девочку, чтоб она имела все права!