Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков - [95]

4. Парадоксальность параболы

С помощью Процесса Кафка попытался разрешить проблему вины, которая в Превращении представлялась неискупимой. Но роман потерпел неудачу в своих поисках возможности раскрыть с помощью средств логики, которые берёт на вооружение Йозеф К., обман Закона, перед которым мы виновны. Сама незавершённость Процесса, невозможность заключения, свидетельствует об этой неудаче. Зародившийся как толкование параболы Перед законом, роман заканчивается на этой же параболе, которая своей логической необъяснимостью хочет сказать Йозефу К., что всё ложь, обман. Так, Йозеф К. сам приговаривает себя, как приговаривает себя к спасительному бессилию тот же Процесс: его попытка толкования параболы заканчивается констатацией факта: то, что «показывает» парабола, роман «сказать» не в силах. Не случайно в одной заметке, поднимающей проблему – главную для него – отношения между романом и рассказом, Кафка писал, что всякий подлинный рассказ – а парабола является рассказом – «несёт в себе свою сложившуюся организацию, пусть ещё и не совсем развившуюся» (Diari, 592).

То, что остаётся с утратой «целостности» – а утрата эта подразумевается сама собой в произведениях Кафки – это «фрагменты», фрагментарные произведения, незавершённые по самой своей природе. Такими являются рассказы – фрагменты Как строилась китайская стена. В них говорится о возведении по приказу императора – всегда незримого, как незрим и Закон – стены, которая должна окружить всю империю и таким образом защитить её от вражеских набегов. Но постройка так велика, что она никогда не может быть завершена полностью, потому вдобавок, что никто никогда не сможет быть уверен, что где-нибудь не возникнет брешь, через которую смогут войти враги. То есть, речь ведётся о каком-то нелепом сооружении, с помощью которого, однако, достигается цель: единение народа, который трудится над великим проектом. Это единение осуществлено, конечно, благодаря повиновению незримому императору и его Законам, которые не должны никогда подвергаться сомнению, в противном случае это единение-общество людей исчезнет. Связь с Процессом и темой Законов в отношении человеческого общества очевидна.

Одним из фрагментов Китайской стены является Весть Императора:

Тебе, говорится в нём, жалкому подданному, крошечной тени, бежавшей от солнечного блеска императора в самую далёкую даль, именно тебе император послал со своего смертного ложа некую весть. Он приказал вестнику опуститься на колени возле своего ложа и шёпотом сообщил ему весть. И так как императору очень важно было, чтобы она дошла по назначению, он заставил вестника повторить эту весть ему на ухо.

Вестник тотчас пустился в путь, но, сколько бы он ни прикладывал сил, он никогда не сможет преодолеть нескончаемое расстояние; так же, как нескончаемо и возведение стены, и недосягаема соседняя деревня: «Ты же, сидя у своего окна, воображаешь себе эту весть, когда приходит вечер» (R, 250-51)⁷. Мы должны отказаться от логического толкования параболы, от попытки объяснить её значение, поскольку обращение Кафки к параболе является именно знаком бессилия всякого логического толкования. И эта парабола говорит именно о непреодолимом расстоянии, отделяющем человека от истины. Тем не менее, если она и отнимает у нас надежду, что весть может дойти до нас, то всё же она даёт уверенность, что эта весть существует, и была послана.

Творчество Кафки, и в особенности рассказ-парабола Весть Императора, приглашает не обращать взгляд в сторону истины – потому что она, как Медуза Горгона, может обратить нас в камень. Мы должны обратиться к отделяющей нас от неё непреодолимой дистанции, и рассматривать эту дистанцию как нашу цель, цель бесцельных блужданий. Парабола – как легенда – выражает то, что иначе оставалось бы невыразимым, то, о чём можно только молчать. В этой параболе о Вести выражается парадоксальность надежды: только в этой парадоксальности в человеке может быть уверенность, он может знать – речь не идёт о логическом знании, об умении отличать правду от лжи – что существует весть, но он никогда не сможет получить её. Это та уверенность, которая касается не сферы познания, но скорее сферы действия, жизни: именно потому, что не дано надеяться, человек должен действовать, должен жить, как если бы – заимствуя выражение Канта, использованное молодым Лукачем – надежда была возможна; именно потому, что смысл не дан нам, мы должны бороться за его установление, даже зная, что нашей жизни не хватит, чтобы довести до конца эту борьбу.

5. «Правда деятельных и правда покоящихся»

Принять борьбу без всякой надежды: это центральная тема Замка. Последний роман Кафки – это по сути дальнейшее «развёртывание» двух парабол, Перед законом и Весть Императора. В самом деле, землемер К. также никак не может попасть в Замок, и, оставаясь в деревне, находится в постоянном ожидании распоряжения из Замка, которое устранило бы ошибку. Литература для Кафки состоит в попытке найти правду во лжи: «Есть только правда и ложь, третьего нет. Правда неделима, следовательно, сама себя познать не может; тот, кто хочет её познать, должен быть лжив» (OQO III, 730). Правда не заявляет о себе, не появляется, не выставляется напоказ; её можно узнать лишь в лжи: это безмолвный Христос, не отвечающий на вопросы Великого Инквизитора; к тому же, только в лживых словах его – в словах, необходимо лживых – истина даётся «в молчании». Истина не имеется, но истина даётся: «Нет никакого обладания, есть только бытие» (OQO III, 719). Когда Пилат спрашивает у Христа: «Что есть истина?»