Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков - [34]

10. Проблема времени в модернистском романе

Нельзя не подчеркнуть тот факт, что если именно в романе утраты иллюзий время становится важным, то, собственно, по отношению к теме времени Теория романа предвосхищает значительную часть модернистских романов. То есть, когда Лукач утверждает, что «совокупное действие, помещённое в роман, есть не что иное, как борьба против силы времени» (TdR, 152), в этом мы можем увидеть предвосхищение тех же Поисков Пруста. К тому же, Пруст сохранил близкую связь романом утраты иллюзий, и его Поиски показательным образом выявили форму романа «поиска», очерченную Лукачем.

В статье 1920 г., озаглавленной К вопросу о «стиле Флобера»⁷, Пруст ясно показал, что приём с необыкновенным течением времени в конце Воспитания чувств соответствует его собственным намерениям и даже их предвосхищает. Флобер – утверждает Пруст – с помощью «пустого пространства» в тексте перескакивает интервал времени порядка двадцати лет, и таким образом ощущается пустота этого долгого периода жизни. В этом случае выражение «пустое пространство» означает в точности пустой промежуток в действии, прыжок во времени, и подобный разрыв во времени и действии типичен для модернистского романа. В самом деле, если в традиционном романе время подчиняется происходящим событиям, в модернистском романе наоборот – события производят эффект неподвижности: не хватает времени как элемента, сохраняющего процесс в действии. Помимо ухода от этого процессуального характера времени, модернистский роман отказывается также от хронологии и причинной связи. Так, например, у Музиля не описано ни какого-либо процесса, ни какого-либо прогресса, так же и Пруст не связан никакой временной последовательностью. То, что остаётся в модернистском романе после отказа от хронологической последовательности – это только обрывки, мгновения. В особенности у Пруста «предпочтительные моменты» зависят от невольного воспоминания, проявляющегося в соприкосновении текущего момента и момента в прошлом и вызывающего ощущение отсутствия связи со временем. Также и у Джойса мы находим эти предпочтительные моменты, «эпифании»: вся композиция Улисса построена таким образом, чтобы выделить любой самый незначительный эпизод, обеспечивая с помощью эпифании неожиданную логическую связь.

Таким образом, время играет в модернистском романе парадоксальную роль: с одной стороны, оно призвано молчать, с другой – оно в центре внимания. Дело в том, что модернистский роман лишает время его силы, так как ищет истинную суть времени в безвременье – другими словами, в вечности. Более того, в модернистском романе, опять же, течение «повествующего времени», которое есть объективное время, бесследно исчезает за сложными конструкциями «времени повествования», которое есть время субъективное. Именно в этой форме воспроизводится в модернистском романе дуализм внутреннего и внешнего мира, о котором говорит Лукач, по-прежнему в связи с романтизмом утраты иллюзий. Действительно, так же, как и внутренний мир, субъективное время претендует на каждое значение и каждое качество, тогда как объективное время представляется как вражеская сила.

Это противопоставление восходит ещё к Бергсону и его разграничению между временем физическим, пространственным и количественным, и временем как «продолжительность». Фактически, время повествования и повествующее время или впадают в крайнее неравновесие, как в процитированном Прустом отрывке из Воспитания чувств, или опираются друг на друга, как во внутреннем монологе. Не случайно в Улиссе Джойса и в Миссис Дэллоуэй Вирджинии Вулф повествующее время ограничивается одним днём, показывая, таким образом, совпадение времени повествования и повествующего времени. В модернистских романах «потока сознания» или «внутреннего монолога» исчезает характерный для эпоса авторитет – рассказчик. В самом деле, в этих романах не рассказывается ни о чём, что было в прошлом, но разворачиваются душевные процессы, немедленно предъявляемые: не описывается прошлое, а скорее, представляется то же время, которое протекает сейчас. Тем не менее, остаётся фактом, что если внешнее время – это время, представляемое как пустое, то оно является также и разрушителем, временем, несущим смерть. И это следует именно из дуализма внутреннего и внешнего мира.

Впрочем, так же, как внешний мир становится «второй природой», где все социальные связи замораживаются, так же и объективное время, присущее этому миру, сводится к механическому времени. В модернистском романе это время появляется в действительности не как время, наполненное социальными и историческими событиями, но скорее как пустая последовательность. Это означает, что время здесь – это чистое протекание, и вместе с тем полный застой⁸. Так, в Человеке без свойств время пусто, и не происходит ничего, не представляется никакого развития, но один лишь застой; не случайно общественные события, представленные в «Параллельной Акции», появляются под заголовком: Происходит всё то же.

Более того, если разделение внутреннего и внешнего мира в модернистском романе не даёт больше возможности для самого настоящего эпического действия, то также и соответствующее разделение внутреннего и внешнего времени мешает рождению настоящего эпического времени, иначе говоря, времени, связанного с действием. Не случайно во многих модернистских романах время сводится к процессам сознания, в которых нет места ни какому-либо прогрессу, ни какому-либо событию: всё, что там происходит – это блуждание в пустоте, зачастую по кругу. Образцовым в этом смысле является монолог Молли Блум в заключительной главе