Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков - [32]
Драма, в особенности трагедия, не принимает в расчёт время как составную категорию: три классических единства выражают разрыв с несущественной жизнью и с неопределённой временностью, не случайно провозглашённый со сцены. Хотя в эпопее, во всяком случае, явным образом, заметна продолжительность времени – достаточно вспомнить о десяти годах Илиады и о десяти годах Одиссеи – тем не менее, речь идёт о «времени, которому не достаёт действенной продолжительности; люди и судьбы им не затронуты» (TdR, 151). Время в эпопее – это незыблемое прошлое, тогда как «Время может стать составной часть только в случае, если прервана связь с трансцендентальным отечеством» (там же). И ещё: если в эпопее «имманентность смысла в жизни настолько крепкая, что подавляет время», только в романе «ткань которого состоит из необходимости искать, а не из возможности найти суть, время скрыто в форме» (TdR, 152). Поэтому в романе «смысл и жизнь разъединяются, и с ними существенное и временное; практически можно сказать, что всё действие романа сводится только лишь к борьбе против могущества времени» (там же). Эта борьба станет свойственна, как мы увидим, Поискам Пруста и в целом творчеству Джойса. Чистое отрицание времени разрушает саму возможность романной формы, то есть положительный смысл повествовательного процесса как утверждение диссонанса.
Итак, кажется, что единственное возможное решение – это признание положительного смысла во времени, разрушительного даже для себя самого. Необходимо, чтобы парадоксальность времени, то есть факт, что оно является «завершённостью жизни, даже если завершение времени означает уничтожение жизни, а вместе с ней времени» (TdR, 153), могла превратить в действие пассивность разочарованного романтизма, обращая утраченное время» во «время обретённое». Таким образом, время получает положительное свойство, поскольку в нём обнаруживается смысл, именно в его отсутствии. Поэтому роман – это
форма зрелой мужественности: его утешительная песнь прорывается из констатации, из ощущения, что повсюду виднеются следы и ростки утраченного смысла;… что, следовательно, для жизни имманентность смысла должна была быть утрачена, в том виде, как если бы эта имманентность повсюду одинаково бы присутствовала. (там же)
Этот утраченный смысл, который начинает проявляться, – это ироническое толкование отношения между безумием желания, знающего свою неосуществимость, и пустотой реального, которую позволяет ощутить именно это безумие. Значит, это ирония, когда мир не предлагает никакой возможности обрести смысл, обнаруживает нечто положительное в исторической ситуации, готовой к отчаянию. Таким образом, если время делается «неизбежно существующим», тем не менее, остаётся живым «чувство смирения» (там же).
В великих романах утраты иллюзий именно это смирение преобразуется в действие, благодаря «временным опытам, закономерно рождающимся из эпической точки зрения, поскольку порождают действия и действиями зарождаются: надежде и памяти» (там же). Речь идёт о временных опытах, которые также являются преодолением времени: «комплексное видение жизни как единства, выжимаемого по капле ante гет, и обширная интуиция post гет самой жизни» (TdR, 154). Даже если подобные опыты «осуждены на субъективность и на пребывание в процессе размышления», тем не менее, «они являются опытами максимального приближения к сути, могущие стать жизнеспособными в оставленном богом мире» (там же). В конечном счёте, в своём существовании опыты, принадлежащие размышлению, надежде и воспоминанию, делают ещё возможной целостность, которая может быть целостностью только лишь сотворённой.
9. «Воспитание чувств» Флобера
Именно временной опыт такого типа Лукач находит в Воспитании чувств Флобера, там, где отсутствие подобного опыта – это то, что (также согласно Лукачу) определило неудачу других романов утраты иллюзий. Смысловая наполненность и плодотворность теории Лукача определяется тем, что он смог угадать в Воспитании чувств скрытую структуру романа, которая разрабатывалась в тот же период Теорией романа, и которую он не мог знать. Речь идёт о том типе романа, который – как Поиски Пруста и Улисс Джойса – основывается на «явленном опыте» утраченного и вновь обретённого времени. В действительности, в
