Эстер Уотерс - [156]
Эстер этот пустынный ландшафт говорил не меньше, чем ее хозяйке. По этим холмам она гуляла с Уильямом. Он родился и вырос среди этих холмов; теперь он покоится далеко отсюда, на Бромптонском кладбище, а она вернулась сюда! И Эстер в душевной простоте тоже на свой лад задумывалась над неисповедимостью судьбы.
Когда они спускались с холма, миссис Барфилд спросила Эстер, известно ли ей что-нибудь о Фреде Парсонсе.
— Нет, мэм, не знаю, что с ним сталось.
— Повстречайся он вам сейчас, пошли бы вы за него замуж?
— Пойти за него замуж и начать всю жизнь сначала? Снова все эти волнения, тревоги? Да к чему мне выходить замуж? У меня в жизни одна цель — поставить на ноги сына.
Женщины продолжали свой путь молча; прошли мимо разрушенных конюшен, миновали каретный сарай, амбары, ригу — на всем лежал отпечаток ветхости и запустения. Постояв немного, они направились к парку, отодвинули сломанную калитку и вступили в миниатюрное царство хаоса. Посаженные шпалерами яблони утопали в зарослях дикого плюща; там, где раньше были проложены аллеи, густо разрослись огромные кусты шиповника, и в лицо им повеяло сыростью; казалось, даже птицы покинули это угрюмое место. От оранжереи осталась только куча битого стекла и черный остов печи. Упавший вяз повалил часть изгороди на южной стороне парка, и старый павлин, разгуливавший под облетающими деревьями, испускал жалобные крики, призывая к себе покинувшую его подругу.
— Едва ли Джеку удастся этой зимой подыскать себе местечко получше. Мы должны посылать ему шесть шиллингов в неделю; с теми, что он зарабатывает, у него будет двенадцать; на эти деньги он сможет прожить не так уж плохо.
— Да уж что говорить! Но как же мы заплатим жалованье рабочим, которые придут убирать сад?
— Придется пока убрать не весь сад, Джим расчистит нам небольшой участок, чтобы весной посадить для нас немного овощей, — нам хватит совсем небольшого участка. Но прежде всего нужно будет убрать эти яблони. Боюсь, что придется повалить и этот орех. Под ним ничего не станет расти… Как страшно разросся этот дикий шиповник и сколько тут сорной травы! А ведь всего десять лет назад мы уехали из Вудвью, и вот с тех пор сад начал приходить в запустение. Природе не много надо, чтобы взять свое… Несколько лет, всего несколько лет…
XLIX
Всю зиму по холмам гулял жестокий северный ветер; в парке повалило много деревьев, и к концу февраля усадьба Вудвью имела еще более одичалый, заброшенный вид, чем прежде; подъездная аллея была завалена обломанными сучьями, и высокие деревья стояли, обнажив свои раны. По вечерам Эстер и ее хозяйка сидели у огня и, прислушиваясь к завыванию ветра, обсуждали, за что им нужно будет приняться, как только утихнет непогода.
Миссис Барфилд удалось скопить за зиму несколько фунтов, и в тот день, когда Джим выкорчевал первые декоративные деревья, она ни на минуту не покидала сада и, не отрываясь, следила за работой. Но мысль о том, что в это самое время ее сын участвует в большом стипл-чезе, омрачила ей радость этого дня. Она трепетала за его жизнь; ночью она не сомкнула глаз и рано утром поспешила спуститься в сад за газетой, которую должен был принести Джим. Джим, не торопясь, извлек газету из кармана.
— Его нет в первой тройке, — сказала миссис Барфилд. — Я всегда знаю, что он цел и невредим, когда его имя в первой тройке. Надо прочесть отчет о скачках, узнать, не было ли несчастных случаев.
Она перелистнула страницу газеты.
— Слава богу, он невредим, — сказала она. — Его лошадь пришла четвертой.
— Зря вы так беспокоитесь, мэм. С таким хорошим наездником, как он, ничего не может случиться.
— Самые лучшие наездники иногда погибают, Эстер. Я не знаю ни секунды покоя, когда он участвует в стипл-чезе. Вечный страх, что его когда-нибудь принесут с поля на носилках.
— Как можно думать о таком, мэм. А если завтра объявят войну, что я тогда буду делать? Это после всех-то моих стараний и трудов, после того, как я столько лет растила сына? Только я не хочу и думать об этом. Работать надо и стараться сделать для них, что можем. Всякое, конечно, случается, а нам остается только молиться, чтобы господь их уберег.
— Вы правы, Эстер. Больше нам ничего не дано. Трудиться, трудиться, пока есть силы… Сегодня ваш сын приедет повидаться с вами?
— Да, мэм, он должен приехать в двенадцать часов.
— Вы счастливее меня. А я вот не знаю, придется ли мне еще когда-нибудь свидеться с сыном.
— Ну, как же, мэм, конечно, свидитесь. Глядишь, и нагрянет к вам, может, совсем даже скоро. Все будет хорошо. Я всегда так говорю… Ну, надо мне пойти, сделать кое-что по дому. А вы как? Останетесь здесь или пойдете со мной?
— Я, пожалуй, останусь здесь. Я люблю наблюдать за работой.
— Не по здоровью это вам — стоять тут в сырости на глине.
Но миссис Барфилд только улыбнулась и покачала головой, а Эстер, остановившись у сломанной калитки, смотрела, как хозяйка наблюдает за расчисткой десять лет зараставшего сорняками сада, так же увлеченная идеей выращивания капусты и гороха, как прежде когда-то — разведением редких сортов цветов. Миссис Барфилд стояла там, где прежде была гравиевая дорожка; тяжелые комья глины налипли на ее башмаки; она смотрела, как Джим сваливает сорняки в тачку. Управится ли он к концу недели с расчисткой этого участка? И что им делать с этим огромным ореховым деревом? Ничего не будет под ним расти. Джим боялся, что ему одному не повалить дерева, и миссис Барфилд предложила отпилить часть ветвей, но Джим не был уверен, что от этого будет много толку. Он считал, что дерево высасывает из земли все соки, и пока оно тут стоит, от огорода прока не будет. Миссис Барфилд осведомилась, покроет ли выручка от продажи этого дерева расходы по его выкорчевыванию. Джим задумался, опершись о лопату; найдутся ли в городе охотники валить это дерево задаром, чтобы взять его себе? Пожалуй, должны бы найтись. А ведь если на то пошло, так миссис Барфилд должна бы получить кое-что за свое дерево. Орех — порода ценная, идет на поделку разной дорогой мебели. Джим долго еще продолжал рассуждать в таком же духе, пока миссис Барфилд не предложила ему снова приняться за работу.
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.