Эстер Уотерс - [153]

Но вот наконец огонек, шаги; дверь на цепочке приотворяется, чей-то голос спрашивает: кто здесь? Эстер назвала себя, дверь распахнулась, и служанка оказалась лицом к лицу со своей прежней хозяйкой. Миссис Барфилд стояла, высоко держа свечу, чтобы получше разглядеть Эстер. Она мало изменилась, и Эстер узнала ее сразу. Она сохранила свои великолепные белые зубы и улыбку молоденькой девушки; черты суховатого, удлиненного лица были все же те, но рыжеватые волосы так поредели, что приходилось делать косой пробор и зачесывать их набок, чтобы прикрыть голый череп; фигура была по-прежнему подвижна и грациозна. Все это сразу бросилось Эстер в глаза, а миссис Барфилд, со своей стороны, отметила, что Эстер порядком раздобрела. Лицо ее сохранило свою привлекательность, — простое, открытое, честное, как ее душа, — и в этом была сила ее обаяния. Она стояла, перебирая край жакетки в загрубелых руках, — сорокалетняя, крепко сбитая женщина из простонародья.

— Давайте лучше заложим на двери цепочку, я совсем одна в доме.

— И вам не страшно, мэм?

— Немного страшновато, но я просила полицейского, чтобы он приглядывал, а впрочем, здесь и красть-то нечего. Пойдемте в библиотеку.

Круглый стол, маленький диванчик, пианино, попугай в клетке, стенные шкафы, выкрашенные желтой краской… Казалось, это было совсем на днях: ее пригласили в эту комнату, и она стояла перед хозяйкой, готовясь сделать признание. Да, казалось, это было всего лишь вчера, а ведь более семнадцати лет минуло с тех пор. И все эти годы вспоминались, как сон, смутный, утративший последовательность… И вот теперь она снова стоит в той же комнате перед той же хозяйкой.

— Вы, верно, продрогли, Эстер? Выпьете чаю?

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, мэм.

— Никакого беспокойства, я с удовольствием выпью сама. В кухне огонь уже потух, но мы можем вскипятить чайник здесь.

Отворив обитую фланелью дверь, они прошли по длинному коридору. Миссис Барфилд стала объяснять Эстер, где находится кладовая, где кухня, где буфетная. Эстер отвечала, что она прекрасно все помнит, и ей это совсем не казалось странным. Миссис Барфилд сказала:

— Значит, вы не забыли Вудвью, Эстер?

— Нет, мэм, все вспоминается так, словно было вчера… Только вот боюсь, мэм, что в кухне-то, верно, сырость, плита давно не топлена…

— Ах, Вудвью теперь совсем не тот, что прежде.

Их беседа затянулась на долгие часы. Миссис Барфилд рассказала о том, как она похоронила мужа в старой деревенской церкви. А дочь она повезла в Египет, и та тихо угасала там. В могилу они опустили скелет.

— Да, мэм, я знаю, как эта хвороба съедает их день за днем. Мой муж умер от чахотки.

Одно приводило на память другое, и в этот долгий вечер Эстер мало-помалу рассказала миссис Барфилд всю свою жизнь, начиная с того дня, когда они распрощались друг с другом в этой комнате, где теперь беседовали.

— Да это целый роман, Эстер.

— Нелегко мне пришлось, мэм, и кто знает, что еще впереди. Только тогда успокоюсь, когда Джек устроится на постоянную работу. Лишь бы мне дожить до этого дня.

Потом они долго молча сидели у камина. Наконец миссис Барфилд сказала:

— Должно быть, уже время спать.

— Да, верно, уже поздно, мэм.

Эстер спросила, можно ли ей поместиться в той комнатке, которую она делила когда-то с Маргарет Гейл. Миссис Барфилд отвечала со вздохом, что в доме все комнаты свободны, но она предпочитает, чтобы Эстер спала в комнате рядом с ее спальней.

XLVII

Эстер как-то само собой приняла Вудвью как свою последнюю жизненную пристань. Всякую дальнейшую перемену в своей судьбе она считала невозможной, да и не стремилась к ней. Скоро ее сын уже станет на ноги; он будет навешать ее время от времени. А большего она и не требовала. Нет, она совсем не страдала здесь от одиночества. Будь она молоденькой девушкой — другое дело, но ее молодость прошла; днем она трудилась, а покончив с работой, с удовольствием присаживалась отдохнуть.

Надев длинные плащи, обе женщины отправлялись на прогулку; иной раз они шли побродить по холмам, иной раз — забредали в Саусвик за покупками. По воскресеньям они посещали молитвенные собрания в Бидинге, и когда зимней дорогой возвращались домой, довольство и покой были написаны на их лицах; не стыдясь своих грубых ботинок, они приподнимали юбки и перешагивали через лужи. Они ни с кем не заводили знакомств, вполне, по-видимому, довольствуясь обществом друг друга. Чуть сгорбившись, они шагали по дороге и вели разговор о привычных предметах. Какая жалость — еще одно дерево повалило ветром. Джек уже неплохо зарабатывает — десять шиллингов в неделю. Лишь бы ему там удержаться, мечтала Эстер. Случалось, Эстер вдруг сообщала хозяйке, что одна из лошадей мистера Артура взяла, как говорят, приз на скачках. Мистер Артур жил на севере Англии, держал небольшую конюшню, и вести о нем доходили до его матери лишь через спортивные газеты.

— Он уже четыре года не заглядывал сюда, — говорила миссис Барфилд. — Он ненавидит этот дом. Если я его завтра сожгу дотла, он и бровью не поведет… А все-таки я стараюсь сделать что могу и не теряю надежду, что он когда-нибудь женится, приедет и поселится здесь.