Есть на Волге утес - [121]

Затем вывели Савву, Ваську, Стеньку и Федьку. Подвели к виселицам, велели подняться на скамейку. Одели на шеи петли. Савва поднял руки, широко развел их, крикнул:

— Прощай, доченька! Не уберег я тебя, прости!

Стенька крикнул:

— Не поминай лихом! На том свете встренемся!

Федька молчал, по пыльному его лицу катились слезы, оставляя за собой чистые дорожки.

Васька вяло помахал Алене рукой, губы его беззвучно шевелились.

Долгорукий махнул платком, стрельцы вырвали скамейку, четыре тела осели вниз, дернулись и застыли.

Теперь все взоры обратились на Алену. А она стояла, подняв голову, смотрела вверх и улыбалась. Народ повернулся в сторону храма, и все увидели — от колокольных окон, по шатру храма, к маковке карабкалась Настя. Все подумали, что за спиной у нее пищаль, но Алена первая поняла — это было древко знамени.

Князь приказал стрельцам: «Снять!», — те вскинули пищали, выстрелили вразнобой. Настя была высоко, и пули не задели ее. Вот она добралась до маковки, примостилась на венце, сняла со спины древко, развернула пестрядинное знамя, воткнула древко в трухлявую драночную крышку венца и поднялась во весь рост.

Алена гордо шепнула про себя: «Знаменосец. Мой». А Настя, взмахнув руками, оттолкнулась от венца и бросилась вниз головой Алена подняла руку вверх и крикнула:

— Ты видишь, князь-воевода, наше знамя! Видишь! Придет время, и под него встанут тысячи и тысячи черных людей. И оно поведет их на гнусь, на тебя, князь, на твоих детей, внуков и правнуков. Сегодня вы нас, а завтра они вас. Берегитесь, кровопивцы! Берегитесь!

А в срубе занимался огонь. Черный дым валил через люк, в банном оконце появился длинный язык пламени, лизнул сухие бревна, разделясь на несколько меньших языков, побежал к помосту. Василий поднял лестницу, приставил ее к срубу, полез.

— А ты куда, безногий мерин! — Алена снова отбросила лестницу, подошла к люку, перекрестилась и прыгнула в бушующую коловерть пламени. Из люка вырвался сноп искр, сруб занялся огнем весь. Черный дым огромным густым столбом поднимался к облакам, растекался под ними темным траурным пологом.

Над землей плыл серый мрак. Потемнело все: и храм, и березы вокруг него, дома, снег и небо. И на фоне этого мрака трепетало ярко-красное пятно пестрядинного знамени.

СПИСОК СЛОВО В СЛОВО

из отписки полкового воеводы В. Нарбекова

«…Велено мне, холопу твоему, с твоими, государь, ратными людьми итти в вотчену боярина и оружейничьего Богдана Хитрово в село Никольское и в разных помещиков вотчинные села, где воровских казаков собранье с воровскою силою, с Ылюшкой Ивановым с товарищи».

из отписки приказчика села Спасского И. Татарина

«… Они-де были посланы в заимку 11 человек от атамана Илейки Долгополова, а сам он с товарищи будет на вечер со всеми ворами. А далее он хочет иттить в поместье князя Григория Сунчелеевича Черкасского, и по иным вотчинам и помесьям, а приказных людей сечь и животы их грабить, а крестьян добрить. Да как он прикащиков вырубит всех, хочет воротитца назад и крестьян богатых мучить и, мучив, сечь».

из росписи участников восстания в Галичском уезде

«К вору-де Илюшке они, Пронька и Ларька, приставали во ветлужском лесу и ездили для воровства своей охотою. Помещиков и прикащиков рубили под Галичем и в Чухломе же…

…Монастыря Варнавины пустыни приводные крестьяня сказывали, что они, с Илюшкой и на Унже, и в Верховской волости, и в Судайском и Кологривских осадах, ездя, домы детей боярских разоряли и их рубили.

Воры Илюшки Иванова да сотника Миронки Мумарина проходили по всей черте от Солигалича до Тотьмы, поместья зорили, детей боярских секли, прикащиков рубили и вешали…»

БОЯРАМ СТРАШНО

1

Братья Нарбековы, Василий и Федор, не виделись лет, этак, восемь. И, вроде бы, недалеко живут: один сидит на воеводстве в граде Юрьевце-Повольском, другой воеводой на Унже. Вроде, и недалеко — верст семьдесят по реке проплыть, да и встретиться. А все как-то не приходилось.

Перед Покровом нежданно-негаданно унжескнй воевода шасть на двор к воеводе юрьевецкому.

— Господи, да каким это ветром? — воскликнул Федор, встречая брата.

— Разбойным, воровским, — ответил Василий. — Отныне я полковой воевода и должен промышлять воришек, которых на Унже и Ветлуге развелось яко блох. И кусают зло, окаянные.

— А полк твой где?

— Бог его знает. В указе сказано: соберут рейтаров и стрельцов во Ржеве, Владимире, Твери да Старице и к тебе в Повольск вышлют. Не появлялись?

— Не видно.

— Пушки велено у тебя взять.

— Какие пушки?! У меня девять железных под стенами валяются без колес, без станков В дулах крысы гнезда свили. Ядер нет, пороху нет, а пищаль всего одна:

— Пришлют, чай. Без пушек да пищалей какой я воин.

— Ну, ладно. Пошли за стол. Сколь лет не виделись.

В воеводской избе после чарки-другой братья разговорились.

— Положа руку на сердце, скажу — боюсь я этого атамана.

— Что за атаман?

— Илейка Долгополов, он же Пономарев, он же Попов. Говорят, Стеньки Разина птенец. И на Нижней Ветлуге он страху уже дал. Чем он силен? Народом. У него седни сто человек, завтра, глядишь, тысяча, а еще через неделю пять тыщ. А то и десять. А я, полковой воевода, какую-то вшивую сотню рейтар месяц ждать буду. И приплывут они ко мне зимой на бревнах. В указе сказано — у те§я девять пушек, а у тебя девять шишей! А северские крепости Унжа, Галич, Чухлома, Кологрив, Судай, Тотьма, это там, где мне воевать придется, хуже твоей раз в десять. У тебя хоть бросовые пушки есть, а там никаких. Был я как-то случаем на Тотьме. Воевода, правда, молодой, шустрый, да ты его знаешь — Максим Ртищев, но крепостишка худая, ружья нет, одни бердыши да копья. А дорог никаких нет совсем.