Есть на Волге утес - [112]

Аленка пошла встречать. Глянула — Миронко!

Бросилась к нему, обняла:

— Пришел все-таки!

— Так звала же…

— Сколько с тобой?

— Четыреста.

— Бери еще тысячу — будешь атаманом. Пойдем к Савве.

В доме, пока Мирон здоровался с Саввой, Васька отвел Аленку в сторону, сказал хмуро:

— Ты чо это всякого мужика облапливаешь?

— Не ревнуй. Этого человека я давно знаю. Добрый у нас атаман будет.

— Это мы еще поглядим.

Ночью, почесывая волосатую грудь, Васька лениво жужжал Аленке на ухо:

— Говорил я с ним. Такой же вахлак, как и Степка Кукин. Про волю плел да про землю. Ты их не слушай. Сама для себя живи. Ты думаешь, наши казачки про волю думают? Думаешь, Стенька про волю? Это только для дураков. Каждый в бунт идет, чтобы разгуляться, чтобы добра больше надуванить, золота запасти. У тя хоть есть золотишко-то?

— Откуда, Вася. Я и не думаю об этом вовсе.

— И напрасно. Война войной, а деньги — сила. Вот подавим мы гнусь, займем эту, допустим, усадьбу, али еще что получше — знаешь, сколько денег потребовается.

— А если они нас?

— Тут надо ухо держать востро. Как увидим, что дело не тяга — бежать надо. сразу. Все бросать и бежать. К персицкому шаху. Вот тут золотишко пригодится.

— Спи, Вася. Завтра рано вставать. Завтра я с Мироном к Кукину поеду.

— А я?

— И ты.

Скоро Васька захрапел. А Аленке не уснуть до рассвета. Может, прав Кукин — не того человека к сердцу допустила?

Утром Золотые кудри проснулся поздно. Аленка уже переоделась в мужскую одежду, успела съездить в слободу, в Заболотье и побывала в нескольких ближних хуторах, где размещались сотни. Мирон ездил с ней. На обратном пути Аленка спросила:

— Ты чем-то недоволен, Мирон? Хмуришься все.

— Я доволен. Люди у тебя хорошие, накормлены, напоены, не балуют вроде. Сотенные тоже. И видно — любят они тебя.

— Хмур отчего?

— Это так. Оттого, что один. Отец у меня умер, Левка на Волге остался, Илейка братству нашему изменил, на Ветлугу убег. Я думал, с тобой легче мне будет. А у тебя Васька…

— Да что вы, мужики, сдурели! — Аленку взяло зло. — В Москве боярин приставал, в Темникове воевода, Кукин туда же…

— Кричишь зачем? Я не пристаю. Говорю, что одинок.

— Других вам баб нет что ли?

— Бабы есть. Я сестру хотел найти. Зачем звала тогда?

— Ну, если сестру… Разве я против. Будь братом. Ладно?

Мирон кивнул головой. Про себя Аленка подумала— не сестру парень ищет. Нет, не сестру.

— Где тебя носит? — сердито спросил Васька, когда Аленка и Мирон вошли в избу. — Ведь к Кукину хотели ехать.

— Рано к Кукину? С чем мы к нему приедем? С Шацком? А много ли мы про Шацк знаем? Ровно ничего. Посему собирайся, бери полусотню и побывай в Селищах, в Конобееве и все вокруг Шацка разведай. Суток тебе хватит?

— Полусотни мало. Давай сотню.

— Боишься? Тебе же тайно надо ездить. Где сотню спрячешь? Полусотни и то много.

— Вона! Тогда давай десяток конников. А то и один съезжу. — Васька зло глянул на Мирона, выскочил из избы.

Вернулся муж на следующее утро. Аленка всю ночь провела в тревоге — Васька поехал в разведку один. Начал было говорить об узнанном, но Аленка перебила:

— Мало времени у нас. На совете скажешь. Кукину.

— Кто у нас атаман? Ты или Кукин?

— А мы все послушаем. Я и так знаю, что ты смелый, толковый. Пусть и Кукин узнает.

Васька все равно обиделся и до самого Темникова не сказал ни слова. Аленка попросила Мирона:

— Ты меня с Кукиным помири. Обидела я его.

Степан встретил их приветливо, даже радостно. Совет открыли в воеводской избе.

— Ты прости, атаман, я без твоего ведома две тыщи ватажников засеки делать послал. Чем ты нас порадуешь?

— А мы шацкую дорогу разведали. Людей у нас теперь, я думаю, тыщ семь, всех на засеки сажать не стоит. Давайте покумекаем — может, и на Шацк сходить есть резон. Говори, Василий.

— Пробежал я по многим дорогам тайно, встречал людей много. Одни рассказывали по доброй воле, иных брал за горло. Округ села Конобеева дуванят атаманы Мишка Харитонов да Васька Федоров. С ними какой-то атаман Чирок, но его я не видел. Вроде бы разбойник. В Шацке сидел воевода Янка Хитрово, с ним две с половиной тысячи людей. Сейчас он пошел на Алгасово.

— Где это? — спросил Кукин.

— Ниже, к Танбову. Стало быть, все места до Шапка свободны, но туда ждут воеводу Бутурлина из Москвы. Однако он, я мыслю, тоже как и Янка в Шацке не сядет, а пойдет на Танбов. Там мятеж. Посему нам итти туда самый раз.

— Но помни, атаман, воевода Долгорукий не дремлет. Вызнал я, что он послал к Шацку воевод Степана Хрущева да Гришку Ромодановского, — сказал Кукин.

— И слава богу, — сказал Васька. — Будет нам с кем драться. А то все ушли к Танбову…

— Добро, добро. Давай дальше.

— Схватил я в дороге стрельцов. Пятеро было. Троих укокал, двое повинились. И сказали, что носили к князю Долгорукому от Юшки Борятинского грамоту, теперь идут обратно. И в той грамоте князь Юрья жалобится, что-де большой воевода ему вестей не подает, князь Урусов обещанной помощи не шлет, что-де на Суре воровство великое, на Арзамас пути нами перехвачены, а сил у Борятинского мало. Вот, пожалуй, все.

— Молодец, Васька, — похвалил его Кукин. — Ты меня прости… Я в минулый раз во хмелю был. А на мою арзамасскую дорогу, как стало сегодня ведомо, князь Долгорукой думает послать воевод Коську Щербатова да Ваньку Лихарева. С ними немецкой рейтарской полк Давида Фондернесина. Я им там, даст бог, хребты поломаю. А в шацкие места ты, атаман, сама людей поведешь?