Есть на Волге утес - [114]

— Он и ходил! Алгасово взял, да его вернули. Царю теперь наш Темников, яко чирей на заднем месте.

— От Мирона вести есть?

— Троицко он позорил, да тоже назад отозван.

— На засеках как?

— Хорошо. Кукин там вовсю молотит. Фандернеси-на угробил, полк его пушками распушил. Перехватил гонца от воеводы Долгорукого в Москву. Пишет с тем гонцом, что дорога от Арзамаса к Темникову лесная, тесная и засеки большие, и конских кормов в лесах тех нет, мол, поспешить с Темниковом я пока не умею. Еще бы! Сколько пушек и коней на тех болотах перетопили.

— Я с ног валюсь, Вася. Давай, поспим. Утро вечера мудренее.

Около полудня вернулись разведчики. Дознались они, что Яков Хитрово в Шацке не остановился, а вышел на село Конобеево, где у него был с Мишкой Харитоновым бой. Мишку из Конобеева он изгнал, однако потери понес большие. Рати у него было две тыщи с половиною, а после боя стало всего полторы. Солдаты измучены, устали. И теперь он вышел кормиться и отдыхать в Иншину слободу. А стан его вот за этим лесом, на опушке.

— Слушай, Алена, — запросил Васька. — Дай мне твоих кожников, пушки дай. Я этому Хитрово лебра пересчитаю. Под Веденяпино повоевать не дали, так хоть здесь. Инако какой я атаман. Ей-богу, привезу тебе этого Янку, делай, что хочешь. Ну, дай!

— Ладно, иди.

Пока Васька готовил людей, пока собирался, прибежал от Кукина гонец. Степка упреждал Алену, что на помощь Хитрово выслан воевода Мышецкий, а с ним три тысячи и пушки. И что гонец рать эту видел, идет она на Иншину слободу.

— И-эх! — с досадой воскликнул Васька. — Два воеводы да пять тыщ войска нам, однако, не по зубам будет.

— Верно, Вася. Но в гости к Хитрово мы все же сходим.

— С двумя тыщами на пять?

— Нет, не с двумя. Мы с тобой двое сходим.

— Ты что — рехнулась?

— Боишься? Так я одна пойду.

— Поверь, Алена, я ничего на свете не боюсь, окромя смерти. А лезть в пасть зверю — это ли не смерть?

— Сказано — иду одна. Вот ночь настанет…

— Ну хоть сотню конников возьми.

— С сотней нельзя, пойми. Надо тихо.

— Вот навязалась на мою голову. Люблю я тебя, дура! И не пущу!

— Если любишь, со мной пойдешь. В лесочке побудешь. А в шатер к воеводе я одна. Ты же сам сказал— колдунья.

Яков Хитрово был в сильном расстройстве. Большой воевода князь Долгорукий либо мало смыслит в ратных делах, либо умышленно хочет навредить ему, думному боярину воеводе Хитрово. Может, у него с Богданом в Москве нелады были, вот он и выстилается на племяннике. Сначала было указано — итти из Танбова на Шацк. А это — не много не мало — двести верст. Не успел он рати привести в Шацк — снова указ: «Итти обратно». На Кузьминой-де гати бунт великий. А гать эта еще далее Танбова. Пошел воевода на гать. В пути догоняет гонец — громи, боярин, атамана Мишку Харитонова в селе Алгасово. Ладно — разгромил, полтыщи солдат потерял — дальше куда? А дальше снова на Шацк, оттуда на Конобеево. Там в бою потратил чуть не тысячу. Не успел раненых прибрать — иди на Селище. Там-де старица-атаман появилась. А как итти? Люди вконец измотаны, кормов нет, пушечного зелья нет. Пришлось встать в Иншине на кормежку. В Шацке воевода сам последние сухари доедает. Помощи никакой и ни откуда нет, на слезные грамоты большой воевода не отвечает.

Мечется воевода по шатру, сна лишился. И тут входит стремянной, говорит: «Гонец просится в шатер».

— Наконец-то! Откуда?

— Не сказал.

— Впусти.

Откинулся полог шатра, вошел ратник. При пистоле и сабле, в шлеме. На лицо пригожий, молодой. И вроде знакомый.

— От кого гонец? — спросил воевода строго.

— От самого себя.

— Как это?

— Здравствуй, боярин. В гости я к тебе пришла.

Ратник снял шлем, на плечи упали волнистые, черные волосы.

— Аленка?!

— Она самая.

— Откуда?!

— Про вора-старицу слыхал? Так вот это я. Только не вор и не старица. А атаман Алена. А со мною семь тыщ рати.

Яков заметался по шатру в поисках сабли.

— Да ты не боись. Я в гости пришла. Не трону.

— Как же ты осмелилась? Ведь я стрельцов позову.

— Не позовешь. Твой шатер на опушке леса стоит, а в лесу со мной пять тыщ ватажников.

— Да ты за кого меня чтешь, смердова дочь?! — медленно и сурово проговорил воевода. — Сейчас тебя схватят, а твой сброд я размечу на рассвете.

— Кем? Солдаты твои, как кони загнанные, в мыле. И было их у тебя две тысячи, а сейчас половина осталась. Ружейнова зелья нет, пушки без ядер.

Хитрово долго молчал, кусал губы. Заговорил:

— Правда твоя. Сейчас я слаб, но вот-вот придет подмога…

— Кто? Стольник князь Мышецкий? Так я его вчерась под Алгуновым разгромила.

— Жалко, я в свое время не утопил тебя в Барышеве. Каюсь! Но все равно! Будь, что будет, но я тебя не выпушу! Эй, кто там?!

— Я сказала — не торопись Выслушай до конца, а потом уж хватай. Ты попа Савву помнишь? Так вот, если ты меня убьешь, он напишет в Москву, государю, что вы с Богданом держали у себя девку-ведунью и она по вашему научению готовила яды, коими Богдан и ты отравили и царицу, и сына. И государь поверит. Не зря же я под «Словом и делом» до сих пор состою. И убил ты меня в своем шатре, чтобы следы сокрыть. Теперь зови стремянного, убивай.

— Ты и впрямь ведьма! — Яков сел на лежанку, сжал виски руками. Молчал, что-то обдумывая.