Если упадёт один... - [38]

Вот только тогда, когда убегали от охваченного пламенем эшелона, об этом забыли. Вообще тогда ни о чем не думали, кроме одного: как спастись. Хотя, может, и об этом не думали: страх гнал...

Сейчас, когда убегали от стрелявшего по ним немца, бежали уже сознавая, что попали в иную, чем утром, но тоже сложную ситуацию, а еще, что теперь они могут контролировать свои действия. Понимали, что пригорок закроет от пуль, лес спрячет от врага, и тот едва ли осмелится пуститься в погоню.

Также понимали, что надо держаться друг друга, ведь если что с кем из них случится, остальные в беде не оставят.

Через какое-то время остановились в чаще. Выстрелов уже не было слыш­но. И страха особенного не было. Отдышавшись, решили дождаться темноты, затем пойти к реке. Но не к мосту, а как можно дальше от него. Дойдут до реки, протекающей возле их деревень, и — домой! Иного выхода из той ситу­ации, в которую они попали, парни не видели.

3

Почти неделю, придерживаясь берега реки, Василий, Никодим и Иван шли домой. Братья — в Гуду, Кечик — в Забродье. Пока им везло, немцев нигде не видели. Река текла среди лесов, на ее пути встречались заболоченные места, где к ней трудно было подобраться, а также — луга и поля. За лугами и полями иногда были видны деревеньки, но парни обходили их, боялись, а вдруг там немцы. Время от времени откуда-то из-за реки, с того ее берега, слышалось, как по рельсам тяжело стучат колеса эшелонов, конечно же, не наших. Слышали и гул машин, но тоже за рекой. Случалось, высоко в небе с запада на восток летели самолеты, а часа через два возвращались. Словом, было понятно: немцы здесь, а наши где-то далеко.

Дни и ночи стояли теплые, дождей не было. Когда шли по сухим местам, под ногами потрескивали веточки. Места для ночевки выбирали подальше от реки, ночью от воды тянет сыростью, холодом. Искали высокие места, броса­ли на землю ветки деревьев, чаще всего березы, ложились на них. Накрывать­ся не надо, если снизу не тянет. Костер разводили каждый раз, Василий курил, у него были спички. Последнюю самокрутку выкурил еще в эшелоне вечером перед отбоем. А наутро в вагоне остался его вещмешок с кисетом, спички же были в кармане брюк.

Разводили костер до темноты, чтобы не был заметен в ночи. Перед этим в заводях из нор доставали руками рыбу, жарили на углях. Рыбой и корми­лись. Ели также землянику и еще не совсем созревшую чернику. Хотелось как можно скорее добраться домой, вволю наесться, хорошо выспаться, отдо­хнуть, а потом уже думать, что делать дальше.

Действительно, что? Где находятся наши — неизвестно. И где немцы — тоже. Может быть, немцы давно уже в Гуде и в Забродье. Придешь домой, как тогда быть?.. Ответа на этот вопрос ни у кого из них не было. Парни не знали, что ждет их впереди. На шестой день своего похода ближе к вечеру, придер­живаясь берега Дубосны, набрели на заросшую травой тропу, выходившую из леса к реке. Берег здесь был низкий, вода заливала небольшую лужайку между рекой и лесом. От лужайки к воде спускался широкий и длинный мостик, к такому хорошо привязывать лодку, с него удобно забрасывать удочку. Недале­ко от мостика, у самого леса, там, где было сухо, чернело обнесенное камнем, хорошо выгоревшее, без углей и головешек кострище. Было понятно, что здесь давно никто не разводил костер, хотя над кострищем на толстых желез­ных рогатинах лежал железный прут. А еще дальше, у самого леса — шалаш. Почерневший, осунувшийся, с просевшими боками, человека на четыре.

— Так это же Дорошкевичева Стража, — удивленно сказал Василий, осматривая берег. — Мы с отцом здесь были. Нам нужна была липа. Баню новую ставили. Какая же баня, если полки и скамейки не из липы? В наших лесах липы нет. Иосиф Кучинский, отец Стаса, подсказал моему: Дорошкевича попроси. У него целая роща возле усадьбы. Отец отмахнулся: нет у меня с ним дружбы, нелюдим Дорошкевич, не даст. А тот: «Даст, а что нелюдим — так характер такой». Приплыли мы, дал. Отсюда до Стражи за час дойдешь.

— А в Гуду? — спросил Иван.

— В Гуду? Если по дороге от Стражи или, как сейчас, вдоль реки?— спро­сил Василий и сам ответил: — А ты вспомни, когда на войну шли, так за полдня добрались до Стражи. А если вдоль реки идти, наверное, день-два. Уж очень она петляет. А вы что, никогда здесь не были?

— Нет, — ответил за себя и за Ивана Никодим. — Нам удобнее было ходить в район той дорогой, что от нас к шоссе. Возле усадьбы были только тогда, когда в район, в военкомат шли. Видели дом, строения, но не очень-то разглядывали усадьбу, сам знаешь, было не до нее.

— Может, переночуем в шалаше? Лапника натаскаем, мха, сухой травы нарвем. Да и костерок, пока не стемнеет, разведем, — сказал Иван.

— Нет, — возразил Василий. — Лучше зайти в усадьбу. Должно быть, дядя Дорошкевич вспомнит меня. Думаю, хозяева покормят. Немного отдо­хнем и пойдем дальше.

Иван предлагал переночевать здесь не только потому, что очень устали, идти они еще смогли бы час-два. Чем ближе был родной дом, тем больше волновался: что скажет отец? Может, и на порог не пустит: «Люди на войну пошли, а мои сыновья домой прибежали!»