Если у вас нет собаки… - [18]

Зима пришла, ворвалась в город белым сумасшествием, закружила-завертела, поставила все с ног на голову. И нет ей ни до кого дела, она — хозяйка, она вправе поступать, как ей захочется, и — гори все синим пламенем, а зима своего не упустит.

Друж многого не знал, о многом не догадывался. Для него зима — необычное явление, не более. Пока необычное. Но пройдет время, пройдет год, второй, третий, щенок вырастет, превратится во взрослого пса, на многое посмотрит другими глазами. Придут опыт, мудрость, понимание и оправдание.

Ко всему привыкаешь. Таков закон!

Но пока Друж был неопытным щенком, пока он не утратил способности (а быть может, дара) удивляться и восхищаться всем, к чему у взрослых собак давно выработалось равнодушие, его нестерпимо волновали малейшие перемены, затрагивающие собственные щенячьи интересы.

Сегодня ночью Дружа волновала зима. Она была в новинку.

Друж быстро освоился и полюбил зиму, сумев отыскать в ней крупинки (а иногда и целые глыбы) радости.

Как приятно бежать по снегу, слыша хруст тонких хрустальных корочек, ощущая под лапами не твердь земли, а мягкость снежный подстилки. И за сугробами, во время игр с подросшей Шилой, прятаться намного интересней. Притаишься за таким белым великаном и ждешь, когда выскочит Шила. А она осторожничает — знает, что Друж где-то поблизости, бдительность проявляет. Крадется по снегу, принюхивается, втягивая носом морозный воздух.

Дружу не терпится выдать свое присутствие, он слышит шаги Шилы, продолжая сидеть в укрытии. Вот сейчас она подойдет ближе, остановится, высунет голову, и тогда… Тогда он выскочит и повалит Шилу на снег. И сам упадет, начнет кататься на спине, а потом обязательно хорошенько отряхнется, и над ним воспарит прозрачное снежное облако.

В такие моменты Дружу начинает казаться, что снег — это белое счастье. Его много, и каждому разрешено взять свой кусочек.

Даже грозный Марсель не чурается игр на снегу. Всегда степенный вальяжный мастиф, будто маленький, соскучившийся по забавам щенок, бегает за Дружем, оставляя на снегу глубокие вмятины своих внушительных лап.

Вредная такса Черри, не сумевшая в течение осени обуздать несносный характер, появляется в сквере под звуки собственного лая. Лает на всех: на людей, на животных, на деревья, скамьи и фонарные столбы. Семенит короткими лапками по снегу, головой вертит, словно боится не заметить того, кого можно с чувством облаять, изредка принюхиваясь к местам, где успели оставить свой след другие собаки.

Черри обожает принимать снеговые ванны. Заберется неумело на сугроб, потопчется пару минут, потявкает — и давай кувыркаться. Извивается на снегу ужом, радуется, и вроде даже добрее становится.

Во время одной из таких процедур Друж не выдержал и подбежал к Черри.

— Приветик, — гавкнул он.

Такса вскочила на лапки и, забыв отряхнуться, пошла в наступление.

— Что тебе от меня нужно? Кто ты вообще такой?

— Поздороваться подошел. Я Друж, разве ты меня не узнала?

— Я тебя не знаю и знать не хочу!

— Злюка! — не выдержал Друж.

Черри зашлась в лае.

— Уходи! Уходи! Уходи! — гавкала она до тех пор, пока хозяин не оттащил ее в сторону.

Несчастная собака, думал Друж. Никого она не любит, ни с кем не общается, принадлежит сама себе, оттого и злится на окружающих. Зря он к ней подошел, ведь еще осенью зарекался не приближаться к Черри. Не сдержался. Надеялся, что к зиме такса подобрела.

Тойтерьера Вильку выгуливали в сквере в красивых нарядах. Было забавно видеть собачонку в полосатых свитерах, комбинезонах и меховых сапожках, в которых Вилька больше напоминала не собаку, а неведому зверушку.

— Ты чего так вырядилась? — спросил сегодня Друж.

— Это не я, это хозяйка виновата.

— Тебе удобно в этих сапогах гулять?

— Еле лапы передвигаю.

— Так сними сапоги.

— Пробовала, не получается. Шнуровка не выпускает.

— Жаль. Я думал, мы с тобой побегаем.

— Куда мне бегать, я иду с трудом.

Карликового бульдога Бадди хозяева тоже кутали в собачьи одежки. Опасаясь, что в силу возраста и слабого здоровья Бадди на морозе подхватит простуду, его выводили на улицу в сапогах и теплом тулупчике с меховым капюшоном. Бадди плелся позади хозяина, не реагируя на происходящее. Он смотрел прямо перед собой, практически не моргал, постоянно причмокивая пастью. Удивительно, но Бадди перестал хрюкать и покашливать. Друж решил, что у бульдожки просто не осталось на это сил.

Слабел Бадди, слабел с каждым днем. В глазах слабо мерцали заледеневшие искорки безразличия, нюх пропал полностью, подводил слух, подкашивались лапы.

Поставив рекорд (сегодня он умудрился пройти целых десять метров, ни разу не остановившись на отдых), Бадди сел на снег и повел носом. Нет, он не принюхивался (все, с этим покончено), он пытался создать видимость здоровой собаки. Если водит носом и сопит, значит, принюхивается. Вот пусть все так и думают. А то еще спишут со счетов раньше времени.

— Бадди, и вы здесь! Приятно вас видеть, — к бульдогу подбежал Друж.

Бадди посмотрел на него стеклянными глазками.

— Разве мы знакомы? — спросил он и вновь повел носом.

Друж обежал Бадди со всех сторон, загавкал и обнюхал старого приятеля.