Если о нас узнают - [5]
Джон, который единственный из нас не сгорбился в своем кресле, подал голос:
– Мы все еще собираемся посетить Ватикан, верно?
– Да, конечно.
Конечно же мы не могли выделить четыре часа на шоу в Вест-Энде, но зато мы проводим целое утро в Ватикане ради Джона. Думаю, это неудивительно: Джон – католик до мозга костей, как и его мать, и хотя его отец, Джефф Брекстон, таковым не является, он, очевидно, позаботится о том, чтобы у нас было время сделать все, что важно для его сына. Так было всегда.
Эрин кивает Энджелу.
– Хочешь что-нибудь уточнить, дорогой?
Энджел делает вид, что задумался.
– Хм, а в Лондоне все еще можно употреблять алкоголь с восемнадцати лет?
Женщина вздыхает.
– Да.
Энджел усмехается.
– Тогда вопросов больше нет, ваша честь.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на Зака, который сидит, подперев голову рукой.
– Ты что-то притих, – говорю я.
– М-м-м? – Он моргает. – О нет, я в порядке. Никаких вопросов. Театры, выпивка и… господи… Звучит неплохо.
– Пора спать, да? – спрашиваю я, и он кивает, его глаза закрыты.
Эрин понимает намек.
– Хорошо. Микроавтобус у входа. Напишите мне эсэмэс или на электронную почту, если у вас возникнут вопросы, и увидимся в воскресенье рано утром.
Мы все поспешили скорее убраться из комнаты, пока Эрин не вспомнила о чем-нибудь еще.
– Я знаю, что все вы соблюдаете закон и не употребляете алкоголь! – обращается она к нашим спинам. – Но помните, что похмелье и трансатлантический перелет не сочетаются, ясно?
Мы с Заком занимаем заднее сиденье в микроавтобусе, а Энджел и Джон сидят впереди, во втором ряду. Обычно мы болтаем по дороге в отель, но сегодня я особенно устал. Как будто я только что пробежал марафон: последний запас энергии, который я хранил для финишной прямой, окончательно исчерпан. У нас не было целых четырех выходных дней в течение… чертовски долгого времени.
Несмотря на то что наш отель находится не так далеко, Энджел свернулся калачиком и дремлет на своем сиденье, а Джон надевает наушники, чтобы расслабиться под музыку.
Оставшись, по сути, с Заком один на один, я смотрю ему в глаза.
– Не могу поверить, что все закончилось, – говорю я.
Зак приподнимает бровь.
– У нас впереди еще вся Европа.
Когда голос Зака опускается до шепота, он почти не меняется. Такой нежный. Его голос похож на мех олененка. Мягкую постель из мха. Под его убаюкивающий тембр можно заснуть.
– Верно. Но ощущения другие.
– Вскоре это станет новой рутиной.
– Может быть. Как и все это. – Я неопределенно машу рукой. – Сейчас уже кажется нормальным.
– Именно.
– Эти мысли немного удручают.
Он откидывает голову назад, обнажая шею.
– Какие?
– Даже что-то невероятное и захватывающее со временем превращается в обыденность.
Микроавтобус проезжает по кочкам, и Энджел фыркает от толчка. Парень уже заснул, как такое возможно?
Зак обдумывает сказанное, размышляет, затем издает изумленное «хм» в знак согласия. Меня никогда не переставало забавлять, что Chorus Management настаивает на том, чтобы выставить Зака как мрачного, задумчивого типа с некоторой резкостью, в то время как его реальная личность совершенно далека от этого. Зак тихий не потому, что он хмурый или измученный. Он просто задумчив и осторожен – из тех людей, кто оценивает то, что вы говорите, слишком долго, пока решает, какой ответ вы больше всего хотите услышать. Возможно, он не из тех, кто главенствует в разговоре или с энтузиазмом любезничает, но он мрачен примерно настолько же, насколько мрачен милый щеночек. Как бы СМИ ни старались утверждать обратное по указке Дэвида, нашего пиарщика.
Он кладет ноги на спинку сиденья Джона, колени прижимает к лицу. Где-то в глубине моего сознания голос твердит, что, если микроавтобус разобьется, его ноги проломят череп. Если я попытаюсь игнорировать эту мысль, она все равно не перестанет меня беспокоить. Поэтому я кладу руку ему на голени и осторожно сжимаю. Он одаривает меня кривой полуулыбкой и нехотя подчиняется.
– Каналы в Амстердаме, – говорит он ни с того ни с сего.
– Альпы в Швейцарии. Я люблю Mad Libs[5]!
– Нет. – Он пихает меня локтем в бок. – Это то, что я хочу увидеть. У всех вас свои дела, да и я не хотел говорить об этом при всех, но, если мне удастся там чем-нибудь заняться, я надеюсь, что именно этим. Просто… посидеть немного у каналов.
– Почему ты не хочешь говорить об этом при всех? Это не так уж постыдно. Если бы ты сказал про район красных фонарей, то…
– О, туда я тоже хочу, – шутит он.
– Естественно.
Его ухмылка исчезает, и он снова прижимает носок ботинка к сиденью перед собой.
– Это глупо. Просто именно там мой папа сделал предложение моей маме. Я хочу увидеть, как это было. Знаю, что это не поможет им снова быть вместе, я лишь… Не знаю.
– Это не глупо, – говорю я. – Мы обязательно это сделаем.
Его улыбка возвращается.
– Да?
– Да. Я имею в виду, мы же отпускаем Энджела в свободное плавание по Европе, так что я уверен, что Эрин запланировала посещение полицейского участка минимум дважды. Если у нас будет время для этого, то мы сможем найти время и для каналов.
– Я тебя слышу, – ворчит Энджел приглушенным голосом.
В ответ я пинаю его сиденье, и он возмущенно вскрикивает.
