«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2 - [27]

– Что с тобой, начальник? – забеспокоились дружки, когда он, пошатываясь, подошёл к ним. – С водки развезло, что ли?

– Наклонился я над кучей, на жидовочку посмотреть в последний раз. Красивая была. Смотрю – а у неё глаза открытые, смотрят на меня в упор… Жутко мне стало. Грозилась ведь, что ихний бог нас накажет… Пошли отседова поскорее!

Ушли. Костёр уже горел вовсю. И пахло горелым мясом…

Мария умолкла. Все молчали. Потом она сказала:

– Не помню, что дальше было. Может, сознание потеряла.

– Может, хватит на сегодня? – сказал Павел. – Невмоготу уже. Мы-то знали, а Аниска – каково ей в первый раз?

Ефросинья склонилась к сидевшей рядом Анисье и прижала её голову к своей груди.

– Ну, что скажешь, внученька? Дальше у нас будет длинная история, о том, как мы маму твою прятали. Будем продолжать?

– Ох, нет, бабушка. Не могу больше. Давай продолжим завтра. Я… Мне подумать надо, оплакать свою бабушку Хану.

– Поплакать полезно, полегчает тебе, и бабушка Хана заслужила, чтобы её оплакали. Не бойся, самое страшное мы уже прошли. Дальше пойдут будни.

Когда встали из-за стола, Анисья кинулась к выходным дверям.

– Куда ты? – крикнула ей вслед Мария.

– В саду побуду, не волнуйся!

Сбежав с порога, Анисья вошла в сад и упала ничком на траву под яблоней. «Что я ожидала услышать? – спрашивала она себя. – Я уже знала про Холокост и понимала, что если бабушка, в то время молодая женщина двадцати с чем-то лет, умерла в 41-м году, значит, её убили. Миллионы людей убили – и не только евреев, миллионы солдат на фронте.

Короткое слово – «убили». Даже привычное, так часто мы слышали его на уроках истории. Теперь мне показали – вот что стоит за этим словом. Все ужасные подробности. Пытаться понять, что чувствовала жертва – ведь она не в один миг перестаёт жить. Мучения и ужас перед этим…

Миллионы. Миллионы погибших. Каждый был личностью. У каждого была своя история жизни и история смерти. Я видела на фотографиях рвы в лагерях смерти, заполненные трупами-скелетами. Ещё недавно это были люди. Кто они, кем они были? Никто не знает. Если остались родные, никаких могил они не найдут. И у моей бабушки нет могилы. Шлангом, шлангом очистить…»

Любовь Знаковская

Член Союза писателей Израиля и Международного Союза писателей и журналистов.

Родом из украинского городка Олевска на Житомирщине. Получила высшее образование в Крыму, в Симферополе. Закончила историко-филологический факультет и работала в сельских и городских школах Днепропетровщины и Крыма. Стихи писала с детства, публиковаться начала со студенческих лет. Первый сборник стихов вышел в Крыму в 1970 году. Далее книги выходили в Москве, Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе. Ныне Любовь Знаковская – автор 11 книг стихов, прозы, поэзии для детей.

В Израиль репатриировалась в 1997-м году. Живёт в г. Тверия, где создала литобъединение и руководит им более 15 лет. Редактирует альманах «Тивериада».

Танцор на крыше, или «Майский день, именины сердца»

Ну вот… Как всегда… Проверяю на ощупь худенькое вымечко портмоне и, со страхом заглянув внутрь, радостно убеждаюсь, что кое-что осталось на автобус, правда, с пенсионерской скидкой!.. Ура!.. С трудом поднимаю набитые овощами-фруктами пакеты и с сожалением покидаю весёлый, орущий, доброжелательный рынок с его недружелюбными ценами…

Наискосок пересекаю полукруглую пешеходную площадь и усаживаюсь на парапет в ожидании автобуса. Доверяюсь доброте расписания – но опять шлепок невезения: мой «шеш»[13], не дождавшись меня, умчался пять минут назад, а следующий только через полчаса!.. Можно было бы воспользоваться маршруткой, если бы не моя расточительность на рынке!.. В таких случаях я сама себя утешаю:

– Где бы я ещё так посидела?.. Когда бы я ещё так отдохнула?.. Значит, опять – ура!..

Пользуясь местной свободой нравов, кладу усталые ноги на прогретый парапет и наслаждаюсь неожиданным покоем, живою тенью густого эвкалипта, ещё не знойным майским теплом, а главное – знакомой с детства мелодией, под которую тут же заплясала моя неугомонная память.

Через дорогу, напротив, у аптеки Шварца, загораживает вход в неё микроавтобус, из окошек которого разлетаются певчими птицами зажигательные еврейские «хиты» начала прошлого века – клейзмерские мелодии еврейских местечек. Вдруг на крышу этого автобуса, на лёгкий деревянный настил на ней, легко, как белка, взлетает высокий, долговязый старик с длинными развевающимися седыми кудрями, локонами-пейсами и лунной бородой. Не теряя ни минуты, с первого же прыжка он принимается так радостно и заразительно отплясывать на импровизированном подиуме, то самозабвенно кружась, то наклоняясь вперёд, то откидываясь плечами назад, что автобус в одно мгновение обрастает смеющейся приветливой толпой, в такт мелодии пританцовывающей и прихлопывающей. Широкие рукава его серебристо-серого шёлкового халата не первой свежести свободными крыльями взлетают кверху, когда он поигрывает над головой воздетыми ладонями, а следом смачно, со вкусом хлопает, чередуя ритмически лёгкие свои прыжки. И вместе с рукавами вздуваются и снисходительно опадают небрежно перехваченные в поясе фалды и полы.