Если нам судьба... - [50]

Все было ясно и без слов: Матвей ждал в гости братьев с семьями и накупил все это для своих племянников. Судя по тому, какие игрушки он выбрал, это были девочка и мальчик.

Ну, что ж, тем более мне надо поторопиться разобраться с этим делом, чтобы Власов смог встретиться не только с сыновьями, но и с внуками. И я поехала к Бобровым.

Рита оказалась милой женщиной лет сорока пяти, которая к моему приходу уже приготовила альбомы, и мы стали рассматривать фотографии. Добрынины и Бобровы действительно были очень давно и близко знакомы, и передо мной проходила история жизни двух семей. Большинство фотографий меня совершенно не интересовали, и я едва скользила по ним взглядом, не особенно вслушиваясь в то, что мне говорит Рита.

— Вот это родители Сергея Степановича: Степан Дмитриевич и Антонина Николаевна, — на протянутом Ритой снимке были сидящие на диване мужчина, лет семидесяти на вид, и женщина, помоложе его лет на десять.

Есть люди, в которых с первого взгляда можно узнать потомственных интеллигентов, словно печать на них какая-то стоит. Так вот, родители Добрынина такими не были, совершенно простые лица и, главное, руки, по которым легко можно было догадаться, что поколения их предков занимались только физическим трудом. Странно, подумала я. Чудные, как назвала их Ольга Константиновна, бриллианты, которые Антонина Николаевна подарила Людмиле Павловне, и необыкновенно богатая библиотека сюда никак не вписывались.

— А вот сам Сергей Степанович. В 1973 году ему исполнилось пятьдесят лет, и юбилей отмечали очень пышно и в институте, и дома.

Юбиляр был очень похож на своего отца, только его лицо уже не носило таких явных следов рабоче-крестьянского происхождения, оно было как-то мягче, да и выражение глаз было иное.

Я машинально начала перебирать сделанные дома фотографии, когда меня словно что-то толкнуло, я стала смотреть внимательнее и увидела на одной из них Матвея. То есть, конечно, это не мог быть он, ему тогда три года было, но сходство было полным, вот только горбинки на носу не было.

— А это кто? — спросила я, показывая на него.

— Знаете, Лена, Сергей Степанович как-то неохотно о нем говорил, сказал только, что их родители были близко между собой знакомы, но помогал ему во всем — по всем врачам его сам возил, лекарства доставал, уговаривал в клинике подлечиться. И делал все это явно с удовольствием, не по обязанности. Как же его звали? Такая простая фамилия… А вот отчество помню — Артамонович. А умер он году в 78-м или 79-м. Женщина какая-то позвонила Добрыниным и сказала, когда похороны. Сергей Степанович проститься ходил и вернулся очень расстроенный, говорил, что таких людей больше на свете не будет. Да… Этот мужчина еще один сына воспитывал, приходил с ним как-то, такой симпатичный мальчик был. Я его потом как-то у Добрыниных видела, когда он уже вырос.

Слушая ее, я продолжала рассматривать фотографии домашнего праздника и на одной из них разглядела на безымянном пальце левой руки Андрея Артамоновича, а это без сомнения был он, что-то похожее на ту печатку, которую я видела на Матвее. Память об отце, поняла я.

Наконец, мы дошли до снимков последнего периода жизни семьи Добрыниных.

— Вот, посмотрите, — Рита протянула мне фотографию, на которой на фоне, судя по виду, дачи стояли женщина и по бокам от нее две девочки. — В середине Катя, вот эта, в очках, Наташа, старшая дочка Сережи, она в 77-м родилась, а вот эта — Таня, она на год моложе. Их дома звали Ната и Тата. В июле 92-го, незадолго до трагедии сфотографировались. Где они сейчас, как их судьба сложилась, я не знаю.

— Рита, расскажите мне о Екатерине Петровне, что она была за человек? Ваша мама о ней очень хорошо отзывается, но мне хотелось бы знать ваше мнение, вы же к ней по возрасту ближе были, — попросила я.

Милая, интеллигентная женщина сказала только одно слово:

— Сволочь.

Я просто оторопела и несколько минут не могла произнести ни слова.

— Рита, простите, но вы меня потрясли. Я такого от вас не ожидала. Не могли бы вы рассказать мне обо всем более подробно. У вас здесь где-нибудь можно курить, а то мне после ваших слов нужно в себя прийти.

— Пойдемте на кухню, заодно и кофе попьем, — сказала, поднявшись, Рита.

Я устроилась с сигаретой около окна, а она начала готовить кофе, одновременно рассказывая:

— Мама всю жизнь прожила за папиной спиной, у нее не было необходимости учиться разбираться в людях, она верит всему, что ей говорят. А я, видимо, в папу пошла, он у нас, что называется, на три метра под землю видит. Уж как он Сергея Степановича уговаривал не связываться с Катей, даже не из-за разницы в возрасте, просто… Я попробую объяснить… Вот есть дальтоники, есть люди без музыкального слуха, им это природой не дано. А вот ей не дана способность любить, ей это чувство совершенно незнакомо. И она от этого не страдает, она этому радуется, этим пользуется. Я даже не могу сказать, что у нее за душой ничего нет, потому что нет самой души. Это эгоизм в его самом чистом виде. Ей нужны только деньги и ничего, кроме денег. Она потребитель, понимаете? Получит то, что ей нужно, и остатки отбрасывает за ненадобностью. Так и с Добрыниными произошло — взяла все, что хотела, и они ей не нужны стали, — она резко повернулась ко мне и сказала, глядя прямо в глаза: — Не верю я в то, что Сережа просто так на машине разбился, и в то, что Сергей Степанович внезапно от сердечного приступа мог умереть, тоже не верю — он никогда на сердце не жаловался, — Рита рассуждала так же, как я вчера.