Если любишь… - [63]

Потом Лешка с Таней целовались еще, и опять упорно молчали, — о чем говорить, когда и без слов все ясно?!

Таня ушла. Лешка постоял в подъезде один, — ему казалось, что она все еще рядом. Да и как не казаться, если, он знал это наверняка, она думает о нем и сама совсем близко, всего лишь этажом выше и за дверью, обитой дерматином.

На улице его догнал Паром, — Венька Силкин.

Венька тоже поначалу поступил в ПТУ, учился вместе с Лешкой и Таней в группе радиомонтажников, но потом бросил. Его уж и в милицию вызывали, но он так в училище и не появился, «шлындал» по улицам.

Прошлой весной ему сожгло лицо. Ремонтировали дом, и рабочие во дворе, в баке, растапливали гудрон для заливки крыши. Венька заглянул в бак, и ему кипящим гудроном плеснуло в лицо. Глаза не пострадали, и все говорили, что Силкин хорошо отделался. Но вот смотреть на него было страшно, до того шрамы обезображивали лицо.

И если раньше Венька ангелом не был, — то, бросив училище, совсем разошелся.

После больницы Веньку стали почему-то звать Паромом, — то ли потому, что он в любом деле пер напропалую, то ли потому, что целыми днями курсировал по улицам, а может, и по другим каким причинам.

Без него не обходилось в районе ни одно ЧП, ни одна драка. Днями шлялся Венька по улицам, поплевывая сквозь дырку в зубах, и ждал случая, чтоб ввязаться, крикнуть, ткнуть исподтишка кулаком в бок, «подшутить»… Да и шутки у него были…

Так, однажды на соседней стройке он, несмотря на табличку «Не включать! Работают люди!», висящую у рубильника башенного крана, рубильник включил. Никого не убило, но электрика, попавшего под напряжение, здорово потрясло.

Веньку вызывали в комиссию по делам несовершеннолетних, но так ничего и не сделали. С него все было как с гуся вода.

Венька догнал Лешку, когда тот уже сворачивал в сторону своего дома. Лешка не растерялся от этой встречи, — нет! — хотя оставаться наедине с Паромом было тяжело. Просто он не обрадовался.

— Бродишь? — спросил Венька.

У Лешки было прекрасное настроение, и не особо приятная встреча его не испортила. Барков ответил с гордостью:

— Со свидания иду.

— Ага, понятно, целовались?

— Гуляли.

— В подъезд не пойдешь? Там мужики сейчас в карты играют, — вкрадчиво спросил Венька.

— Можно! Еще не поздно, кажется, — согласился Лешка.

Ох и дурак же он был, что пошел!

В подъезде Венькиного дома, у подоконника, играли в «буру», и Лешка присоединился.

— Может, на лошадь сыграем? — спросил Паром.

— На чего?

— На лошадь. Проигравший возит выигравшего. А?

— Как «возит»?

— Ну, так… на себе.

— Годится! — Лешке было море по колено.

За десять минут он проигрался в прах и стал «лошадью» Парома на четыре дня.

— Садись, — Лешка присел на корточки, радости у него поуменьшилось, но он еще не понял всей серьезности своего положения.

— Куда? — удивился Паром.

— Катать буду, — он думал, что прокатит пару раз Веньку по площадке, и на этом все кончится. Но у Парома были свои планы.

— Э-э, нет, дорогуша, — опять вкрадчиво заговорил он, и в глазах его запрыгали искорки не то ненависти, не то какого-то злобного торжества. — Ты меня после занятий, при всех будешь до дому возить, здесь ведь почти рядом.

— Как так? — не понял Лешка. — Мы же не договаривались, да ты и не учишься.

— Уговор был — катать, а где и как — по желанию выигравшего, а насчет училища, — ты не беспокойся, — я приду, дождусь тебя. Повезешь? А? Карточный долг ведь — долг чести. Так, мальчики?

Все «мальчики» подтвердили: «Да!», «так!»

— Ну, ты, Паром, и гад! — возмутился Лешка, но Венька пропустил это мимо ушей.

— До завтра, Леша-лошадь, — с противной, наигранной добротой сказал Силкин. — До завт-ра-а!

Это было позавчера.

Вчера Лешка «сделал первую ходку», как выразился Паром, — довез его до дома.

А вечером Таня не пришла к столбу с часами. На свидание не пришла.

А сегодня…

Мастер Петрович разъяснял им по схеме, в чем секрет монтажа усилителя У-7, но Лешка не слушал. Ему было некогда, он сочинял Тане вторую записку. Первую уже отправил, но ответа не получил.

Таня игнорировала его, а это было уже безобразие с ее стороны, и Барков мстил.

Мстить девчонке — дело нелегкое, бить ведь ее не станешь, тут надо голову приложить. И Лешка вовсю работал головой.

В первой записке он много клялся, много говорил о любви, но все это было под таким соусом, что и козе было ясно — издевка.

Получив записку, Таня прочитала ее, наверное, раза три, покраснела и опустила голову.

Тогда Лешке стало жаль ее, и вторую записку он посвятил словам мольбы и прощения, каялся.

«Таня, — писал он. — Наверное, я местами не прав, но ведь ты виновата, хотя женщин ни в чем винить нельзя. Ты уж меня, конечно, прости, я — дурак (очень хорошо с «дураком» вышло — самокритично и в то же время ведь никто не подумает, что он действительно дурак). Я больше не буду…»

Подпись неразборчива.

Лешка свернул эту цидульку треугольником, обвел по краям жирной линией, сделав в центре впадинку, что было похоже на сердце, и, написав в сердце: «Тане», отправил по назначению.

Записка шла по классу, по волнению можно было проследить ее движение.

Наконец она у Тани.

Таня покраснела еще больше, хотела было развернуть послание, но неожиданно скомкала бумагу и, сунув в карман белого халата, со слезами выскочила из класса.