Если любишь… - [46]

Иван Иванович искоса смотрел на Михаила Зырянова и видел, что и он мучается, видимо, и его, во время войны взявшего тридцать «языков», кавалера двух орденов Славы, выступающего постоянно перед молодежью с рассказами о своих подвигах, и его проняло.

И слесарей, старавшихся не смотреть друг на друга, можно было понять, но чем виноваты Ленька с Митькой?

Пришел директор завода. Все встали.

Заглянув в печь, директор удовлетворенно кивнул и спросил:

— А где Круль?

— В конторе, — ответил Михаил Зырянов.

— Позовите.

Пришел Хмур Хрумыч. Он доложил директору, что добровольцы отказываются продолжать работу, хотя осталось начать да кончить, и, не зная, как отнесется к этому начальство, встал рядом с директором, выжидающе заглядывая ему в лицо.

ДИРЕКТОР ЗАВОДА СЕМЕН МИХАЙЛОВИЧ КОВАЛЕВ

Давным-давно, еще до войны, Ковалев закончил академию народного хозяйства. Говорили, что попал он туда так…

Однажды на завод, где работал совсем еще молодой Семен Ковалев, приехал выдающийся человек, один из высоких руководителей страны. Его водили по цехам, показывали производство. И руководитель, популярный в то время человек, смотрел, улыбался, что-то спрашивал… И видно было, что ему нравится во все вникать, нравится улыбаться людям, нравится жить в круговерти событий…

И вот когда гости завода и их сопровождающие вышли из цеха, то увидели рабочих, столпившихся вокруг огромного котла, на крыше которого парень, веселый и рыжий, дробил чечетку. Этим парнем и был Семен Ковалев. И плясал он потому, что его приняли в аэроклуб и жизнь казалась удивительно радостной и бесконечной.

Он плясал, не замечая ничего вокруг, плясал, потому что словами не смог бы передать всей своей молодой радости.

Высокий гость тоже стал со всеми хлопать и спросил стоящего рядом парторга завода:

— Что за парень?

— Э-э… — удрученно махнул рукой парторг. — Сенька Ковалев… План дает на сто пятьдесят и больше, на Доске почета висит, а ума все не прибавляется, никакой солидности… Эва, расплясался! — И прикрикнул: — Ковалев! Семен! Осади, слышь-ко! Осади!

Обернулись рабочие, перестали хлопать. Тихо стало, только сыпалась с крышки котла, как горох, Сенькина дробь. Он додробил чечетку, ловко спрыгнул с трехметровой высоты и смело пошел через толпу расступившихся друзей-товарищей.

— Весело? — спросил высокий гость и улыбнулся.

— Весело! — подтвердил Семен и тоже улыбнулся.

Они стояли друг против друга и улыбались, словно два брата, роднила их удивительная любовь к жизни.

— А по какому поводу пляска?

— В аэроклуб поступил.

— Учиться хочешь?

— Хочу.

— А может, поедешь в Москву, в академию народного хозяйства? Руководители нужны, а их нету.

— А аэроклуб? — растерялся Семен.

— В Москве есть аэроклуб.

Семен Ковалев посмотрел на небо, на друзей своих заводских и сказал:

— А что, поеду. Руководить так руководить, я могу.

Беспечным он был парнем, и парторг одернул его:

— Ну-ну, Ковалев, ты не очень…

— А что? Где наша бражка не бродила, где огурец не кис.

Парторг, сознающий всю ответственность своей миссии, потерял дар речи, даже губы у него затряслись, и он только и смог что погрозить Сеньке пальцем.

А гость захохотал, достал из планшетки карандаш, бумагу и написал:

«Уважаемые товарищи! К вам направляется на учебу Семен Ковалев. Убедительно прошу помочь ему, потому что он передовой рабочий и дельный парень. — И расписался: — С. Киров».

Вот так Семен Михайлович Ковалев закончил академию народного хозяйства и аэроклуб в придачу. А потом он воевал, руководил строительством гигантов индустрии и наконец стал директором этого большого завода.

Он стоял и молча смотрел на ребят из аварийной бригады. Они виновато поглядывали по сторонам и почему-то тяжело вздыхали.

— Ну? — спросил директор. Многое значит на Урале это сакраментальное «ну».

— Да вот, отказываются, — сказал Круль.

— Ну?

— Я им по сто пятьдесят рублей премии предлагал. Не хочут.

— А зачем им деньги, зарплаты не хватает? — бровь директора удивленно поднялась.

— Дак бесплатно, что ли? — удивился Хмур Хрумыч и торопливо, украдкой вытер платком шею.

— А вы что думаете, Иван Иванович? — спросил директор кузнеца. Лабутин ответить не успел, его опередил Михаил Зырянов.

— Семен Михалыч, не дело ребят в печку гонять. Один уже сознание терял, перегрелся, и еще ему идти, что ли? Так ведь и концы отдать можно.

— И что вы предлагаете?

— Не знаю, — пожал плечами Зырянов. — Только и так нельзя.

— И вообще это неправильно! — вскинулся Ленька. — Че он нас купляет, то есть покупает, что мы ему — барыги?

— Молчи уж, — толкнул его в бок Митька. — Сам первый и купился.

— Что купился, что купился! Деньги мне нужны, что я, виноват, что ли, что нужны, только шантажировать меня не надо… Тоже купец: даю писят, даю сто писят!

— Так зачем же вам деньги? — остановил его Ковалев.

— Гитару куплю, нельзя, что ли? Гэдээровскую.

— Зарплаты не хватает?

Ленька промолчал, только шмыгнул носом и виновато уставился на носки валенок.

— Они с матерью вдвоем живут, — сказал Иван Иванович. — Мать на пенсии, а раньше в шахтовальном работала.

— Фамилия?

— Верхотурова.

— Ага. Помню, — директор прошелся. — Ну вот что, я вас покупать не буду и скажу: прав Зырянов, нарушаем мы технику безопасности и закон о труде и… все. Но вот вы рабочие, а я директор, и я прошу вас: помогите мне, подскажите, что делать? — Он остановился против входа в печь, и так получилось, что все смотрели на него и в огнедышащий зев тоннеля. — Давайте думать вместе, как нам взять этот завал?