Если любишь… - [29]

— Так темнеет, отец, найду ли?

— Найдешь, захочешь, все найдешь, чать не тайга. Пойди по левому берегу мыса, вот так, — указал Рогов направление, — там и выйдешь. И не «отец», «тятя» я тебе… — Осип не договорил, обозлился. — Иди… твою мать!

Полинька вылил из бурдюка остатки воды, вытряс из мешка пожитки и пошел.

Солнце закатилось, и стало темно, но у Полиньки был четкий ориентир — озеро. Он шел ходко и только один раз остановился — перемотать портянку. Собственно, ее можно было перемотать и в гроте, да отца побоялся. «Пять верст туда, пять обратно, час там, итого три, а может, и меньше, сейчас часов десять, значит в час ночи вернусь на стоянку», — считал он про себя. Полиньке не было страшно, он уже чувствовал свою силу и, даже не умея драться, не умея, как отец, убивать, был спокоен за себя.

Оставалось пройти версту, как вдруг Полинька заметил у берега на камне что-то похожее на человека и в то же время на пень. Пнем это не могло быть, потому что всхлипывало. Когда Полинька подошел поближе, то разобрал в этом непонятном «что-то» девушку в национальной, похожей на пенек, шапке.

— Эй, ты что плачешь? — спросил он, остановившись возле нее. Девушка испуганно зыркнула на Полиньку и хотела убежать, но он удержал ее за рукав. — Стой!

Полинька усадил девушку на камень, сам присел против нее на корточки.

— Что у тебя случилось?.. Да не бойся ты!

— Отпускай меня, ты злая человек…

— Какой же я злой, — улыбнулся Полинька, — видишь, я даже улыбаюсь…

— Все равно отпускай, я боюсь тебя.

— Ха! — изумился Полинька. — Ну и дура!

— Сам дура, мой не дура, мой имя есть.

Девушка, видимо, успокаивалась, но была настороже.

— Слушай, «моя не дура», ты из той деревни? — Полинька показал в сторону, куда шел. — Если оттуда, то мне туда и надо. Хлеба иду купить и кумыса.

Он показал ей бурдюк и мешок.

— Моя теперь там не живет, моя ана выгнал, — сказала девушка и снова заплакала.

— За что выгнал?

— Я замуж не хотел.

— Как не хотел? — изумился Полинька. В его представлении все молодые девушки мечтали выйти замуж.

— Савсем не хотел. Ана говорит: иди Фагит, она богатая, я не хотел, моя Фагит не любит, он злой человек, конь ворует.

— Как мой отец, только мой золото любит, — Полинька расчувствовался. — Так он тебя совсем выгнал, твой отец?

— Не отец, мой нет отец, ана выгнал.

— Мать, что ли?

— Мать! Да, мать! — обрадовалась девушка. — Мой ана хороший, только мы бедная.

— Моя мать тоже хороший человек, отец — зверь, а мать добрая, она б меня не выгнала.

— Ва… ва-ва-ва, — согласно поддакивала новая знакомая.

— Слушай, ты подожди меня здесь, я за хлебом сбегаю и вернусь, а там что-нибудь и придумаем, а?

Девушка поежилась:

— Моя будет здесь сидеть.

Полинька встал и скрылся среди берез, через некоторое время вернулся с охапкой сухих веток. Развели костер, и при свете его парень лучше разглядел девушку. На ней были козловые остроносые сапоги, поношенное малиновое платье, безрукавка, монисто, голова повязана платком. Девушка была красива, очень красива, а может, это Полиньке, не искушенному в девушках, только показалось? Большие черные глаза взглянули на него, и он потупился:

— Как тебя звать-то?

— Айгуль.

— А меня Аполлинарий, Полинька.

— Аполлинарий-Полинька, какой имя смешной, совсем смешной.

Полинька вдруг ощутил всю глубину ее голоса и понял, нет, этого еще никто не понимал сразу, а почувствовал, что Айгуль приобрела над ним власть и что он должен ей, неизвестно по какому закону, беспрекословно подчиняться.

— Зови меня Полинькой, меня мама так зовет, — пробормотал он.

— Полинька, — прошептала Айгуль, — все равно какой смешной имя…

Стало холодать. Полинька все никак не мог оставить Айгуль одну и уйти в деревню. Он смотрел в ее сосредоточенное, заплаканное лицо, искаженное неровными бликами огня, и знал уже наверняка, что не сможет покинуть ее всю жизнь, ощущение, что он сможет для нее что-то сделать, чувство превосходства грубой мужской силы, нужной слабому, — вот что заставляет мужчин любить детей и женщин.

— Айгуль, ты училась где говорить по-русски?

— Отец живая был, мы Челяба жил. Отец дом строил, большой бревно его убил.

«Моего никто убить не может», — подумал Полинька и уже во второй раз сказал, точнее — спросил:

— Айгуль, так я пойду?

— Иди, я один буду.

— Ты, главное, дождись меня, мы что-нибудь придумаем, ей-богу придумаем.

— Моя утром Уфа ходить будет, там брат отец живет, он богатая, моя работать будет, тоже богатая будет.

— Айгуль, — неожиданно пришла Полиньке мысль, — пойдем с нами, я отца уговорю. Дойдешь с нами до Аргаяша, а там посадим тебя на подводу, и поедешь до Челябы, а оттуда на поезде до Уфы, я у отца денег возьму, он даст, — успокаивал себя Полинька. — Идем, а?

— Пойду… С тобой пойду. Ты добрый.

Полинька сбегал еще раз за дровами и, успокоившись, что Айгуль не будет холодно, ушел в деревню.

Башкиры в этих местах жили бедно, хотя вокруг по горам бродили золотоискатели, никто из башкир золотоискательством не занимался. Они не держали и больших табунов, как это делали на равнине, в лесостепной зоне, и хлеба сеяли крайне мало.

Полинька нашел дом сельского старшины, это был единственный добротный дом на всю деревню, остальные представляли из себя глинобитные, похожие на сараи, халупы. Полинька разбудил давно спящих хозяев, купил хлеба и кумыса и назад возвращался бегом, боясь, что Айгуль не дождется, уйдет. Но она ждала его.