Если бы ты был здесь - [78]

– Что происходит с пациентом при нехватке кислорода? – спрашиваю я медсестру.

Она тут же проверяет мой пульс, но показатели остаются стабильными.

– С вами все в порядке, – настаивает Бетти.

– Это пока, – уточняю я. – Но прежде, по-видимому, мне было так плохо, что понадобилось подключать меня к ИВЛ, не так ли? Что, если это повлекло за собой… необратимые изменения в моем мозгу?

Бетти сочувственно смотрит на меня:

– Туман в голове после ковида – вполне распространенная вещь. Если мысли путаются у вас в голове или если вы забываете начало фразы к ее концу, это не значит, что ваш мозг поврежден. Это просто… последствия ковида.

– Проблема не в том, что я что-то забываю. Проблема в том, что я помню то, чего не было. Все вокруг уверяют, что я давно уже лежу в больнице с ковидом, но я ничего об этом не помню. Все мои воспоминания связаны с другой страной и людьми, которых вы все считаете плодом моего воображения.

Мой голос дрожит от слез. Я не хочу видеть жалость в глазах Бетти. Я не хочу считаться пациентом, который утратил ощущение реальности. Чего я хочу, так это чтобы кто-нибудь, черт побери, наконец поверил мне!

– Послушайте, – говорит Бетти, – почему бы мне не вызвать вам дежурного анестезиолога-реаниматолога? В конце концов, это ведь их работа. Любой, переживший нечто подобное, скорее всего, будет испытывать ПТСР. Мы могли бы дать вам какое-нибудь лекарство, чтобы снять напряжение…

– Нет! – перебиваю я. – Больше никаких наркотиков.

Я не хочу утратить свои воспоминания из-за лекарств, которые превращают меня в зомби. Я не хочу, чтобы мне стерли память.

Потому что у меня такое чувство, будто однажды со мной уже проделали нечто подобное.

Я отказываюсь от предложения Бетти вызвать мне врача, и тогда мы решаем связаться с Финном. Медсестра набирает на моем телефоне его номер, однако Финн не берет трубку. Зато через десять минут он стучит в окошко моей двери. Я испытываю облегчение от одного вида его лица – лица человека, которому я небезразлична. Я машу рукой, приглашая Финна войти ко мне в палату, но он качает головой. Он изображает, будто прижимает телефон к уху, после чего исчезает из виду. По-видимому, он отправляется на поиски Бетти, которая вскоре возвращается ко мне. Рукой в перчатке она берет телефон и подносит к моему уху, потому что я все еще слишком слаба.

– Привет, – тихо начинает Финн. – Я слышал, что в этой палате лежит какой-то буйный пациент.

– Не буйный, – поправляю я. – Просто… немного растерянный. И очень, очень одинокий.

– Если тебя это утешит, то изоляция явно идет тебе на пользу, потому что ты уже выглядишь намного лучше.

– Наглая ложь! – бормочу я.

Финн подмигивает мне – я вижу это в окошке своей двери.

«Это реально, – уверяю я себя. – Финн реален».

Однако это утверждение тут же рождает внутри меня своего антипода: «А Габриэль – нет».

– Финн? Что, если я больше не смогу отличить сна от яви? – спрашиваю я.

Финн отвечает не сразу:

– У тебя были… еще… эпизоды?

Я понимаю, что он хотел сказать «галлюцинации».

– Нет.

Однако я умалчиваю о том, что всякий раз, закрывая глаза, я надеюсь вернуться туда, где была еще вчера.

Я хочу начать все сначала, несмотря на постоянные заверения моего сознания в том, что это оно и есть, новое начало.

– Медсестра говорит, что ты немного напряжена, – беспокоится Финн, и у меня слезы наворачиваются на глаза.

– Никто ничего мне не говорит.

– Я говорю. Диана, я готов рассказать все, что тебе хочется знать.

– Я не помню, как заболела, – начинаю я.

– Ты проснулась посреди ночи от головной боли. Наутро твоя температура подскочила до тридцати девяти градусов. Твое дыхание стало поверхностным, ты начала задыхаться. Я вызвал «скорую», и они привезли тебя сюда.

– А что насчет Галапагосских островов?

– А что с ними? – переспрашивает Финн. – Мы решили не ехать.

Эти четыре слова стирают весь шум в моей голове. Мы?

– Твой пульс был семьдесят шесть ударов в минуту, тест на ковид оказался положительным, – продолжает Финн. – Тебя положили в ковидное отделение реанимации. Я не мог в это поверить. Ты ведь так молода и совершенно здорова, и ты просто не могла заразиться этим вирусом. Все, что мы знаем о ковиде, – это то, что мы ничего о нем не знаем. Я прочитал о вирусе, кажется, все, что мог. Я пытался включить тебя в исследования новых лекарств от ковида, не в силах поверить, что даже шесть литров воздуха, пропущенных через канюлю, не могут повысить уровень кислорода в твоей крови. У меня были пациенты, которые так и не слезли с ИВЛ. – Финн делает паузу, и я понимаю, что он плачет. – Мы не могли тебя стабилизировать, – продолжает он. – Мне позвонили и сказали, что нужно интубировать прямо сейчас. Я дал отмашку. – (Мое сердце начинает болеть при мысли о том, как, должно быть, ему было тяжело.) – Я прокрадывался к тебе в палату при любой возможности, сидел у твоей кровати и разговаривал с тобой, рассказывая о своих пациентах, о том, насколько чертовски страшен этот вирус, о том, как мы палим по нему из всех орудий в надежде, что одно из них попадет в цель.

Значит, спорадические электронные письма от Финна вовсе не были электронными письмами.